Страница 10 из 12
Глава 8
— Я этого так не оставлю, — зло выплевывает прилизанный хлыщ. А мне навалить на него из под хвоста. Я смотрю на чертову девку, валяющуюся снова на асфальте. Это уже становится какой-то извращенной традицией. Она лежит и смотрит в небо, обхватив губами мундштук какой-то дудки. Я не разбираюсь в духовых инструментах. И если честно, если бы не дед, сроду не стал бы шляться по концертам камерной музыки. — Нападение. Хулиганство, избиение. Это срок, самый натуральный.
— Слышь, дурачок. Скорую вызови, — хриплю я. Угрозы этого подонка меня волнуют сейчас очень мало. — Твоя жена, так-то на земле валяется, и не подает признаков сознания. Может, сотрясение у девки.
— Она их вообще не подает никогда, раз с тобой связалась. Сознание у Веры, как у Гупешки. Я лучше полицию вызову.
— Ага, давай. Как раз и расскажешь им, как ты жену свою вырубил.
— Это ты виноват. Ты меня толкнул. Я просто… — надо же, визжит мужик. Истерик, мля. И как вот это можно любить вообще? У девки то с головой видать и правда беда.
Вот сейчас у меня есть желание продолжить воспитательный процесс. Усилием воли сдерживаю свой горячий порыв наломать этому хлюсту так, чтоб он имя свое забыл. Каратист, епта. Ван Дамм комнатный. Но гонору море. Надо пробить, что за птица… Черт. А на хрена мне эта информация? Я явно тронулся. Срочно к психоаналитику. Бегом просто.
— Ты зачем дудела? — спрашиваю, склонившись к Вере, которая уже моргает своими удивительными ресницами, похожими на крылья каких-то экзотических бабочек. Очнулась, слава богу.
— Чтобы он тебя не убил, — кривится эта дурында. Чертовы льдинки в ее глазах сейчас острые, как осколки зеркала снежной королевы. — Андрей каратист, у него спарринги каждую пятницу.
Чуть сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Кого может убить этот слабак?
— Ага, ходит спариваться. Слабак твой Жопочка. Только с бабами воевать может, — хмыкнул я. Зря. Лицо глупышки вытягивается, она что, реветь собралась? Черт, вот я идиот. Ударил ее по больному.
— Слушай, ты чего пристал ко мне? — зло шипит Вера, приняв сидячее положение. — Что ты лезешь все время, защитник? Мне не нужно твоей помощи. Я ее просила? Или, может, сигналы тебе посылала какие? Тот поцелуй не в счет, я просто воспользовалась тобой, чтобы насолить мужу. Без соплей, как на льду. Понял. Сделай так, чтобы я больше не видела тебя в радиусе километра. А то мне придется… Мне придется… Накатать на тебя заяву, вот. И я не баба, понял?
— А кто ты? Мужик? Баба ты писькобантная. Я думал, что ты меня по крайней мере поблагодаришь, — рычу, борясь с желанием укусить эту злюку за оттрюненную упрямо губку.
— За что? За спасение? Тоже мне, доблестный рыцарь Айвенго на голубом коне. Из-за тебя у меня вообще вся жизнь сейчас развалилась. Андрей не простит унижения. И теперь он точно уверен, что я ему с тобой изменила. Зуб еще… Футляру конец. Капитоныч меня убьет, потому что твой козлячий начальник не подписал мне документ. Падла он и гад. Как таких только земля носит, уродов? Он жирный, наверняка, уродский и отвратительный боров. И вообще.
— Так ты сама же на мне повисла, — от такой наглости у меня появляется непреодолиимая нужда придержать руками отпадающую челюсть. — Целоваться полезла, как пиявка присосалась, а виноват я?
— А кто же еще? Мог бы и увернуться, — надо же, фырчит она, как рассерженная кошка. — Так что вали давай. Тебя, наверное, уже ищет рабовладелец твой.
— Дура ты бешеная. А начальник мой красавчик, брутал и ненавидит самолично общаться с челядью. Так что оценил тебя по достоинству, даже не видев. И вообще… Да пошла ты. Что я, в самом деле? Нравится тебе по морде получать от этого хилого упыреныша — вперед. Или, может, это игры у вас такие? А что, после банта удивляться не приходится. А то боров мой начальник, а ты беляночка, мать твою. И Жопочка твой вот прям не герой совсем. Но… Видимо, какие сами, такие и сани. Так ведь? Вера-мегера, — ох, как мне сейчас хочется перекинуть ее через колено и отодрать ремнем, как сидорову козу. — А муженек твой любезный сбежал. И честно говоря, я его понимаю. Вот беда то. Каратист, мля, трахучий.
Она осматривается по сторонам, с таким выражением растерянности на лице, что у меня сердце сжимается. Заревет сейчас. Носом вон шмыгает. Да и черт с ней.
— Сам пошел, — пыхтит Вера, поднимаясь на ноги. — И не подходи ко мне больше. Вообще, даже не дыши рядом. Холуй боровский, боровячий, боровинский, свинохрячий, короче. Не важно. Я — челядь… Я… Сам то.
Ну и ладно. И хорошо. Мне тоже наплевать. Дурак, ввязался в драку. Ради кого? Дура с дудкой. Кстати, мне сейчас надо в консерваторию. А потом… Пожалуй, стоит посетить моего психотерапевта. Иначе четыре года его работы накроются медным тазом. А потом… Потом я устрою такой бордельеро, что чертям в аду станет тошно.
— Ну и вали. Тоже мне, золотой бант всея королевства.
Резко развернувшись, иду к машине, слушая за спиной торопливые легкие шаги. Пошла она. Дуделка, блин. Черт, но как она дует в этот свой кларнет, обхватив губами…
Так, все. Сейчас разберусь с делами и… Господи, как у него так получается? Телефон заставляет меня вздолгнуть. Дед. Он словно всевидящее око, от которого не скрыться. Саурон старый, мать его.
— Вова, заедь домой, пожалуйста.
Меня этим тоном не обмануть. Дед в ярости. Дед вышел на тропу войны, откопал томагавк и жаждет содрать с меня скальп.
— Что случилось? — в тон любимому родственнику говорю я, понимая, что не удастся соскочить.
— Да нет, соскучился я. Дело то стариковское. Чайку с казинаками пошмыркаем, о делах наших покалякаем. Ты мне расскажешьчто делаешь для того… Чтобы провалить к херам сделку всей моей жизни — отставляю от уха орущую дедовым голосом трубку. Черт. Да что произошло то?