Страница 14 из 72
На следующий день сюда прибыли и гонцы Сиддык-бая.
— Народу тут, — сказал Артык, осторожно пробираясь между группами людей, — как в Байсуне перед сражением с гяурами.
— Какая пестрота нарядов! — воскликнул Гулям, племянник юрчинского тохсабы. Он пристал к отряду бая с месяц назад.
Пестрота действительно была удивительная. Халаты, яхтаки. И еще новое. На людях, которых они никогда не видели. В общем-то те были такие же смуглые и низкорослые, как все азиаты. И волосы смолисто-черные. Но глаза… Круглые, как у рыбы, того и гляди, выкатятся из глазниц. Одежда тоже невиданная доселе. Черные суконные камзолы, чуть ли не до пят, туго перехваченные на поясе красными кушаками. А под ними — серо-зеленые френчи. У каждого на голове шапочка, продолговатая, как тыква, ярко-красная, с желтой пышной кисточкой на макушке.
— Эй, приятель, — обратился Артык к ошпазу, помешивавшему половником в огромном медном казане, — кто эти попугаи?
— Которые, таксыр?
— Ну, хотя бы тот, что только отошел от тебя?
— Турки, ака. — Он смахнул пот с лица рукавом. — Так их все называют, а откуда они родом… — Пожал плечами.
— А чего им тут надо? — допытывался Артык.
— Что и всем мусульманам.
— Об-бо-о! — с удивленьем воскликнул Гулям, ехавший, рядом, — да я же их знаю!
— Соседями, что ли, были? — усмехнулся Артык.
— Слышал много об этом народе. — Гулям подъехал вплотную и зашептал на ухо: — Это люди халифа. А раз так, считайте, конец гяурам. В священной книге так и записано: «Не дозволь, о, всевышний, подняться на войну с неверными халифату. Земля содрогнется от страха и покроется телами убитых, как небо тучами в пасмурный день. Конец света наступит».
Артык и сам слышал эту притчу, а теперь увидев угрюмые и потому казавшиеся воинственными лица незнакомцев, и вовсе поверил в нее. «Но Ибрагимбек… Зачем возлагать надежды на халифат? Чего доброго, этот „конец света“ прихватит и многих истинных мусульман. А кто может поручиться, что среди них не окажется тебя? Э-э, — он вслух отмахнулся от набежавших мыслей, — чего мне голову ломать!?»
— Вы из отряда почтенного Сиддык-бая? — тонким, как у девушки, голосом спросил внезапно возникший перед ним невысокий, стройный и красивый юноша, накрашенный, точно танцовщица. Как он появился перед ним, для Артыка осталось тайной, поскольку мгновенье назад он никого не видел.
— Я его сын, — ответил Артык, решив, что юноша — бачча бека.
— Какую весть принесли для его сиятельства?
— Письмо отца.
— Дайте мне, джигит. Я сейчас же доставлю его.
От удивленья Артык раскрыл рот: как Ибрагимбек узнал, что он именно из этого отряда? Разве на лице Пулата или его собственном лице написано это? Он вспомнил встречи с такими же мелкими группами вооруженных людей на тропах, с которыми они изредка вступали в беседы, и понял, что те были лазутчиками бека. Он отдал письмо, не раздумывая, попадет ли оно именно к Ибрагимбеку.
— Никуда не отлучайтесь, ака, — предупредил бачча, сунув письмо за пазуху, — может, его сиятельство захотят написать ответ.
Артык хотел спросить, долго ли им придется ждать, а юноши и след простыл.
— Не огорчайтесь, таксыр, люди бека найдут вас. У него здесь тысяча глаз и ушей.
— Все-то ты знаешь, приятель, — польстил ему Артык.
— Имеющий уши да слышит, — хитро подмигнув, сказал ошпаз. — Казан к себе разных людей собирает. А они имеют привычку делиться друг с другом новостями. Так что не обязательно сидеть в юрте бека, место возле моего котла куда надежнее. И ароматом шурпы надышишься, и про многое узнаешь…
В тот день в Джиликуле произошло важное событие, о котором ни Артык, ни его спутники, понятное дело, не знали. С утра сюда приехали представители ферганского курбаши Курширмата и туркменского князя Джунаидхана. И они сразу же вошли в юрту Энвера-паши, а не Ибрагимбека. Это взбесило его сиятельство, но он ничего не мог поделать, понимая, что ссориться именно сейчас с двумя известными руководителями басмаческого движения не время. Он понимал, что и ферганцы, и туркмены установили связь с пашой не потому, что полностью разделяют его мечту относительно будущего устройства Средней Азии, а потому, что Энвер для них прежде всего был золотом и оружием британского короля. Бек не подал виду, что огорчился поведением гостей. «По кривому колышку надо бить кривой колотушкой», — решил он. Он приказал устроить впечатляющий зиёфат в честь гостей и, чтобы пригласить их, сам пошел в юрту Энвера. Многие приближенные бека усмотрели в этом его шаге начало заката звезды зятя светлейшего. Но вместе с тем они поняли, что борьба с большевиками теперь примет широкий и организованный характер, и что очень скоро это даст знать о себе в военных действиях.
Гости и Энвер-паша приняли приглашение бека и прошли в его юрту. Сели на мягкие курпачи, образовав полукруг. Бек приказал подавать, и зиёфат начался. Поначалу он проходил чинно и степенно, с соблюдением дворового этикета, а когда хозяин и гости порядком захмелели от шербета и кумыса, разговор стал непринужденным.
— Военное дело, господа, — сказал паша, — это повседневная тяжелая работа. Если солдат долго не работает, он теряет свои основные качества — меткость в стрельбе, твердость руки. А с такими солдатами сражения не выиграешь.
Ибрагимбек понял, в чей огород камушек. Действительно, вот уже несколько недель свыше пяти тысяч хорошо вооруженных людей рвутся в бой, но вынуждены бездельничать, потому что командующий не решил, что предпринять. Чем он занимался все это время? Вел праздную жизнь. Ведь бек решил создать тридцатитысячную армию, такую, чтобы была похожа на сомкнутые пальцы громадной руки. Тогда и воевать можно по-настоящему. Но и этот турок прав, тут никуда не денешься. Нельзя воинам сидеть без дела, зарастут жиром.
— Вы правы, уважаемый назир, — сказал он, — воин обязан воевать. А посему завтра же утром все мои войска выступят в поход против неверных. Я сам поведу их и через день очищу Душанбе от большевиков.
— Душанбе хорошо защищен, ваше сиятельство, — предупредил Энвер. Он дал понять беку, что очень хорошо осведомлен о положении в этих краях. — К такой операции нужно тщательно подготовиться.
— Тохсаба, — крикнул бек, полуобернувшись, — численность душанбинского гарнизона?
— Пятьсот человек, Много пулеметов.
— Э-э, пулеметы-мулеметы, — отмахнулся бек, — что они могут сделать против лавины в пять тысяч сабель? Я возьму этот вшивый кишлак за два часа!
— Пусть вам аллах ниспошлет удачу, — пожелал Энвер-паша. Беку показалось, что тот снисходительно улыбнулся…
Артыка пригласили к беку после вечернего намаза. Солнце уже стояло почти у самого горизонта, и парень издали увидел в его косых лучах облако пыли. Кровавое это было облако. У входа в юрту стояли два стражника. Они пропустили его молча, вероятно, были предупреждены. Внутри юрты было темновато, но, судя по гомону, многолюдно. Артык припал на одно колено тут же у входа, приложил руку к груди и, склонив голову, скромно поздоровался. Тут соблюдался дворцовый этикет, и Артык был предупрежден об этом.
— Доблестный воин ислама Артык-бек, сын славного слуги нашего почтеннейшего Сиддык-бая! — громко объявил распорядитель.
Глаза Артыка привыкли к полумраку юрты. Бек сидел в дальнем углу на шелковой курпаче. По обе стороны от него сидело несколько мужчин в богатой одежде и стального цвета шелковых чалмах. Бек был примерно одного роста с Артыком, только шире в плечах. Ему показалось, что лицо командующего покрыто оспинками, а глаза чуточку прищурены. Одет он в парчовый халат, обут в сафьяновые сапоги. Услышав приветствие Артыка, все замолчали.
— Ваалейкум, джигит, — ответил бек. — Слышал о вашей доблести под Байсуном, очень рад. Надеюсь на вашу удаль и в будущем.
— Готов служить под вашим знаменем до самой своей смерти, ваше сиятельство, — подобострастно произнес Артык и встал, чтобы уйти. Но бек поднял руку, что означало «не спеши».
— Расскажи, джигит, о делах своего отца, да продлит аллах его дни, почтенного моего друга Сиддык-бая. Слушаем тебя все мы.