Год змеи

— Поняли, — одобрительно кивнул бригадир, — а вопрос со ссудой все же помогите решить.

— Посоветуюсь с главным бухгалтером, — ответил Махмуд, — может, изыщем средства. Только не шуметь.

— А разве не распространим опыт? — удивился Исаков. — Они же здорово придумали!

— Предложим остальным бригадам, кто пожелает, препятствий не станем чинить, — сказал Махмуд. — Это первое. Второе — не надо торопить события. Будем торопиться медленно — как японцы. И пока попробуем увеличить заготовку мяса и молока по линии кишлачного Совета. Раис-апа, — он повернулся к Майсаре, — может, не работникам бухгалтерии, а депутатам дадим поручение — пусть по очереди занимаются заготовками. Придет мой черед, и я поеду по кишлаку.

— Ладно, я составлю график. Начну с себя, Махмуд Шарипович.

— Иначе и быть не может, — сказал Исаков, — председатель обязан пример подавать.

— Молоковоз пусть выезжает до восхода солнца, — сказала она. И, словно бы вспомнив, добавила: — Да, сегодня вечером в райкоме партии состоится заседание Совета по культуре быта. Приглашают меня и вас, Махмуд Шарипович.

— Когда надо быть там?

— В девять. Заезжайте к нам пораньше, поужинаете с нами.

— Хоп. Буду ровно в восемь.

В кишлаке существует хороший обычай. Если появляется новый человек на селе, то, пока он живет один, его приглашают на обед, на ужин. То в один двор, то в другой. Поэтому приглашение Майсары не вызвало ни у кого подозрений.

— Что делает время с людьми, — произнес Исаков, как только они отъехали от полевого стана. — Когда Майсара работала у меня дояркой, глаза боялась поднять от смущения, а теперь вон какой голос прорезался!

— Независимый? — спросил Махмуд.

— Да уж и не знаю, резко она меня оборвала!

— Да ведь и ее понять можно, со всех сторон нажимают — давай, давай! То молоко, то мясо.

— И то правильно, — согласился зоотехник. — И каждый ведь приказ-то погромче отдать норовит. А от начальственных окриков человек черствеет. Грубеет душа…

Как они обрадовались очередному вызову в райцентр! В сердце каждого затеплилась надежда — а что если удастся побыть вдвоем.

Махмуд с вечера позвонил своему приятелю, секретарю газеты Бахраму, и попросил уступить на вечер квартиру. Тот согласился, сказал, что ключ будет лежать под ковриком возле двери. Махмуд не знал, как сложатся обстоятельства и понадобится ли эта квартира вообще, но он молил его величество Случай, чтобы тот смилостивился и устроил свидание с любимой.

Когда они прибыли в райком, им сообщили, что повестка дня заседания солидная, и Махмуд отправил шофера к себе домой, чтобы телевизор посмотрел, отдохнул на чарпае. Заседание началось ровно в девять — первый секретарь пунктуален, сам никогда не опаздывает и другим не позволяет этого. Как председатель Совета Базаров сразу предупредил собравшихся, что через полтора часа у него встреча с первым секретарем обкома партии, поэтому докладчики должны быть предельно кратки. Махмуд прикинул — до Термеза полчаса езды. Значит, заседание продлится не более часа. Так оно и было — уложились в отведенный Базаровым час.

— Чья квартира, Махмуд-ака? — спросила Майсара, когда он привел ее к Бахраму.

— Все равно не поверишь, если скажу «моя», — ответил Махмуд, включив свет. — А ну, догадайся.

Он сел на диван, и Майсара опустилась рядом, робко прислонила голову к его плечу. Шла и боялась, что их заметит кто-нибудь из знакомых. Обошлось. Она облегченно вздохнула. Осмотрелась внимательно, сказала:

— Судя по разбросанным где попало вещам, по тому, что пыль давно не вытиралась, здесь живет холостяк, причем, совершенно беззаботный мужчина. Вон ту рубашку в полоску я видела на ком-то, только не припомню, на ком.

— Шерлок Холмс и тот не смог бы высказать более точную догадку! — воскликнул он и обнял ее.

— Потушите свет, — попросила она, — эта яркая лампочка мне кажется лишним свидетелем.

Махмуд щелкнул выключателем, вернулся к ней.

— Сколько времени нам отпущено?

— Неограниченно.

— О, если бы это было так! Я устала от игры, живу двойной жизнью… иду домой и думаю, что же такое придумать, чтобы муж не приставал, чтобы свекровь не лезла в душу. Она и так уже заметила, что я «какая-то не такая».

— Переходи жить ко мне, мать будет рада! — с готовностью предложил Махмуд.

— Вы думаете, это так просто? А моя работа? Как я буду людям в глаза смотреть? Ведь меня потому и избрали, что считают достойной. Что скажут в кишлаке, узнав, что я оставила мужа без всякой на то причины?

— Разве любовь не причина? — начиная нервничать, спросил Махмуд.

— Только для нас двоих.

— Тогда предлагай свое решенье, я на все согласен. Я хочу тебя видеть, слышать, целовать. Хочу знать, что ты принадлежишь только мне и никому другому!

— Если бы оно было у меня, это решенье, — прошептала она.

Часы Махмуда лежат на столе. Он никогда не слышал их хода, потому что не придавал этому значения, а сейчас кажется — они так громко идут, что слышно на улице. И оттого, что слышит ход времени, Махмуд чувствует себя словно бы приговоренным. Нет, не к смерти, гораздо к большему — к разлуке с любимой.

— Долго же вы заседали, — сказала мать, когда они пришли, наконец, домой. — Панджи уже давно спит без задних ног! Чай я сейчас приготовлю.

— Спасибо, холаджан, — поблагодарила Майсара, — пора возвращаться. В следующий раз я обязательно посижу с вами.

Махмуд принялся будить шофера.

— Странные времена настали, — вздохнула хола, убирая с чарпаи дастархан. — Что заставляет женщин таскаться по ночам на всякие собрания, вместо того чтобы заниматься мужем, детьми!

— Работа такая, мать, — сказал Махмуд. — Просто не управляемся мы днем, вот и занимаем время у ночи. — Он повернулся к Майсаре: — Раис-апа, прошу в машину.

Она попрощалась с матерью и села на заднее сиденье. Махмуд устроился рядом. Панджи завел мотор. В дороге они принялись оживленно обсуждать вопросы, рассмотренные на заседании Совета. Тут не только Панджи, но даже и самый проницательный сыщик не смог бы ничего заподозрить. Наконец Майсара громко, так, чтобы слышал шофер, попросила у Махмуда разрешения прислониться к его плечу.

— Устала я, директор-бобо, хочу вздремнуть..

Махмуд охотно придвинулся к ней и всю дорогу блаженствовал от близости любимой. Майсара же только прикоснулась к его плечу, тут же уснула. Как ребенок…

Было около двух часов ночи, когда Махмуд оказался в гостинице. Возбуждение все еще не улеглось в нем, и он лежал с открытыми глазами, мысленно перебирал в памяти то, чем была наполнена их встреча.

Сейчас ему немного стыдно, но каких-нибудь два часа назад он настойчиво расспрашивал ее о муже, их отношениях, хотя и представлял, как нелегко отвечать молодой женщине.

— Как поступит? — в голосе Майсары тревога. — Скорее всего, уедет из кишлака… Странно! Первые годы замужества каждое его слово мне казалось умным, значительным. Сейчас слушаю его равнодушно, а подчас и вовсе не слушаю. Раньше был Кудрат для меня самым стройным, обаятельным. Теперь вдруг заметила, что сутулится он как-то некрасиво.

— Это потому, — сказал он, не скрывая радости, — что не любишь ты его. Да, кстати, почему он такой молчаливый?

— Вы кто? Директор совхоза. Он это понимает, потому и молчал почтительно. А так Кудрат очень разговорчивый, особенно любит детство вспоминать, тут уж его не остановишь. Любит похвастаться.

— Еще что любит?

— Меня.

— Тебя нельзя не любить, — сказал пылко Махмуд и не удержался от поцелуя.

— Он тоже так говорит.

— Ну хоть в одном наши взгляды совпадают! — воскликнул Махмуд не без ревности.

— Не в одном, — возразила Майсара лукаво. — Кудрат поддерживает все наши начинания. Он убежден: теперь-то в совхозе будет порядок…

— Ну, дорогая, — сказал он, рассмеявшись, — это уже грубая лесть. На такие лестные откровенности способна разве что моя Зульфия.

Сказав это, он осекся и бросил осторожный взгляд на Майсару — и как это его угораздило не к месту употребить такое обязывающее слово — «моя».