Год змеи

— Все равно ничего не получится, — сказал бригадир. — Мы не привыкли так.

— Придется привыкать, — сказал Негмат. — В добрый путь! И не забудьте глянуть на плакат у ворот.

А там на большом жестяном щите нарисована красивая блондинка с розовым малышом на руках. И подпись: «Возвращайся благополучно, папочка!» Этот плакат заказал Ташпулатов, вернувшись из Сочи. Он там побывал на какой-то автобазе, увидел плакат, попросил фотографа сделать с него цветной снимок, а когда приехал домой, то тут же нашел художника и, заключив с ним трудовое соглашение, вручил ему фотографию. Ну, вот и постарался на… полторы тысячи рублей. Для плаката сделали специальную арматуру из стальных уголков, поставили на место, и блондинка с белозубой улыбкой стала для шоферов автобазы такой же привычной, как штурвал машины. Правда, те, кто был женат на смуглых узбечках, подшучивали, мол, пусть Нурмат-ака сначала сосватает каждому по такой красавице.

— Эх вы, охламоны, — говорил им директор, первые две недели больше всех любовавшийся плакатом, — это же символ. Ее можно было нарисовать и узбечкой, и кореянкой, и даже негритянкой. В ее образе запечатлена мать, хранительница очага…

— Ладно, директор, — произнес Раимов, сплюнув, — гляну на нее. Только она порядком поблекла, пообшарпалась. Нужно новую намалевать, — он сел в кабину, сильно хлопнув дверцей, и резко нажал на газ. — Обязан спешить, не взыщите!

Остальные мазисты не последовали за Раимовым, они выезжали как всегда степенно, без суеты и лишних разговоров. Приказ о спидометрах и твердых планах на прицепы они восприняли беспрекословно, во всяком случае, как бригадир не драли глотки, приняли как удар судьбы, а выяснение отношений с начальством оставили на долю своего вожака. Они верили в Раимова, знали, что тот обязательно найдет выход, не может не найти.

«А плакат и впрямь ободрался,» — подумал Негмат, глянув на него. Он приказал снять его, разобрать арматуру и отнести в кладовку.

Мазисты работали на укладке грунта в тело плотины. Негмат поехал туда, посмотрел, как организована работа, спидометром своей машины измерил расстояние от карьера до плотины, то есть определил «плечо». Вечером, когда бригада вернулась и, помыв машины, поставила на стоянку, Негмат пригласил всех в красный уголок. Там уже находились председатель месткома Тухватуллин и секретарь партбюро Турдыев. В их присутствии он решил обсудить итоги работы за день.

Путевые листы на все машины были заполнены одной рукой. Проставлено одинаковое количество рейсов, указаны равные расстояния от карьера до места выгрузки. Если судить по этим листам, то каждая машина проделала тридцать рейсов с грузом. Все вроде бы верно. Турдыев повертел в руках одну из путевок, потом глянул на директора с плохо скрываемым недоумением, мол, о чем тут можно речь вести.

— Ну что, товарищи, — обратился директор к шоферам, — сегодня приписок не было?

— Какие приписки, Негмат Урунович, — ответил бригадир, не решаясь глядеть ему в глаза. — Сегодня мы выложились до нитки. Кости трещат с непривычки!

— И все-таки не пляшет, Хамид-ака, — сказал Негмат. — Одно плечо равно восьми километрам, это я измерил лично. Туда и обратно — шестнадцать, верно? Тридцать рейсов, следовательно, должно накрутиться четыреста восемьдесят километров, а у вас всего получилось триста двадцать. Вы сделали по двадцать рейсов, товарищи, по десять — приписали. Мне только непонятно, как на это пошел диспетчер мехколонны?!

— Мы сделали ровно столько, сколько записано в путевке, — сказал Раимов, — зачем же унижать нас, товарищ директор? Все-таки наша бригада известная в области!

— Действительно, — произнес Турдыев, — почему мы не должны им верить, Негмат Урунович? Если и приписали несколько рейсов, так пусть за это отвечает диспетчер мехколонны! Думаю, что мы слишком круто хотим изменить все.

— Идти и оглядываться? — спросил его Негмат, подумав, что, если уж и парторг, на которого он, по поручению райкома, должен был опираться, мыслит так, то… Надо посоветоваться с Кочкиным.

— Не верите, — осмелел Раимов, — поедемте на место. Только на МАЗе, измерив длину плеча по его спидометру! — Он был уверен, что никто этого не сделает, потому что и так конец рабочего дня давно истек, а начальство должно сидеть да выяснять какие-то километры.

— Добро, — кивнул Негмат. — Бригада может отдыхать, а с вами, Хамид-ака, мы поедем вместе с Тухватуллиным. Согласны?

Тот пожал плечами. Поездка эта подтвердила выводы Негмата, и на обратном пути бригадир молчал, насупившись. Он кусал губы от злости на себя, за то, что ляпнул, не подумав, и теперь… какими глазами он будет смотреть на свою бригаду? Ведь многие из них видели директора в карьере, догадывались, что неспроста, и когда диспетчер мехколонны спросил у него, записывать ли, как и прежде, он кивнул. Ребята же предупреждали, что надо показать действительную выработку, держать ее несколько дней подряд, а потом понемногу наращивать.

— Мы тут ни при чем, товарищ директор, — наконец произнес он, когда машина подъезжала к автобазе, — это диспетчер чего-то напутал. Завтра разберемся сами!

— Ну ты даешь, бригадир, — воскликнул Тухватуллин. — Час тому назад стоял неприступно, как скала, и доказывал, что в путевках все правильно.

— Я не думал, что вы поедете, — сказал он сумрачно.

— Слушайте, Хамид-ака, — сказал Негмат, — вы должны раз и навсегда понять, что все, что было до нынешнего дня, уже не повторится. Неужели думаете, партия отступится от своего решения?! Уж вам-то, как коммунисту, стыдно не знать этого.

— Все, директор, — произнес бригадир, крепче сжав руль, — больше такое не повторится. В самом деле, что заработали, то и должны получать!

— А что переполучили? — спросил Негмат.

— Путевки пока не закрыты, — сказал Тухватуллин, — так что это поправимо.

— Я бы просил сегодняшние путевки оставить без изменений, — сказал Раимов. — В последний раз, Негмат Урунович. Неудобно нам будет перед экскаваторщиками. У них тоже эти кубометры прошли, как перевыполнение норм!

— Может, простим? — спросил Тухватуллин.

— Нет, Хамза-абы, — ответил Негмат. — В таких вещах даже маленькая слабинка завтра вполне может обернуться против нас. Допустивший одно отступление, позволит и другое. Об этом не раз покойный отец напоминал.

— Разные итоги получатся, — сказал Тухватуллин. — У мехколонны одни, у нас другие. Там, наверху, не дураки сидят, только глянут на сводки, сразу поймут, что к чему!

— А мы при чем? — сказал Негмат. — Мехколонна пусть сама объясняет!

— Ну, смотрите, — произнес Тухватуллин. Чувствовалось, что и он не прочь оставить все, как есть. Хотя бы сегодня.

— Ладно, поехали домой, — сказал Негмат, решив оставить фразу председателя месткома без ответа. Путевые листы бригады он сложил в папку и забрал с собой.

Утром, приняв участие в проверке технического состояния машин, выходящих на линию, и вернув с десяток их в гараж для устранения неполадок, он поехал в райком партии. К Кочкину.

— Ну что, директор, — произнес тот, ответив на приветствие Негмата, — конфликтная ситуация? Сразу же, в конце первого рабочего дня?

— Да, Иван Сергеевич, — кивнул Негмат, — привез вам документы, чтобы сами убедились. Так мы не сможем бороться с приписками.

— Как именно? — спросил Кочкин.

— Тут получается, что приписки нужны мехколонне больше, чем автомобилистам. — И он рассказал обо всем, что было накануне.

Кочкин выслушал его, затем позвонил начальнику мехколонны и пригласил его, а также секретаря парторганизации, председателя месткома профсоюза и председателя группы народного контроля. Минут через двадцать все уже были в кабинете.

— Слушайте, товарищи, — произнес Кочкин, усадив их, — в вашем коллективе знают о решениях Шестнадцатого пленума?

— Конечно, — ответил парторг. — Мы эти решения проработали на открытом партийном собрании, затем провели соответствующую работу в бригадах и на участках. Наши люди горячо одобрили эти решения, считают их выполнение кровным делом!