Шашлык из ворон

И вчера вошел в образ. После второй рюмки без особых церемоний спихнул морду Беллы со своих колен и под столом, незаметно от гостей, двинул ее ногой в бок. Как собака воспитанная, она сделала вид, что ничего не заметила. Хотя сообразила, шельма, что я уже в образе и на всякий случай улеглась около трюмо.

Желтухины расписывали гостям последнюю собачью выставку, на которой Белла отхватила малую золотую медаль. За экстерьер, а иными словами за красоту.

— С Беллочкой нам удивительно повезло, — пела Желтухина. — Все у нее на месте. И окрас рыжий, и оттенок самый модный — золотисто-красный, и пропорции соблюдены.

— А сколько трагедий наблюдали мы на выставке! — подхватил Желтухин. — Каких только изъянов не бывает у боксеров! И горбатая спина, и плоская грудь, и неправильный прикус.

— Все-таки родословная сказывается, — снова вылезла Желтухина. — У Беллочки в роду сплошные чемпионы.

Она перечислила всех дедушек и бабушек своей собаки вплоть до пятого колена, не забыв упомянуть и об их заслугах. Все они были чемпионами породы, а один предок по имени Жан-рыжий — чемпионом Франции.

Здесь я не выдержал:

— Зачем так грубо привирать! — ляпнул я. — Каким образом предки этого пса могли оказаться за границей?

Гости зашикали на меня и стали говорить, что собаки, как и люди, иногда пересекают границы, их вывозят щенками, среди которых попадаются и отпрыски чемпионов. Ничего, дескать, странного.

Тогда я подъехал с другой стороны:

— Мало нам своих собак, так еще иностранных ввозим! То-то, я смотрю, в последнее время куда ни плюнь, везде какая-нибудь шавка путается под ногами.

Мария больно наступила мне на ногу, а Желтухин нервно сказал:

— Когда привозят породистого щенка, это нам на руку. Улучшается отечественная порода.

— Глупости! — разозлился я. — Улучшать надо породы свиней. Чтобы они постнее были. А что вы в собаке улучшаете? Линию живота? Ширину морды? А не все ли равно, какая у нее морда — широкая или узкая? Собака охранять призвана. А с этим любая паршивая дворняжка справляется.

У Желтухиной глаза полезли на лоб.

— А эстетика… — выдавила она из себя. — А ощущение красоты…

— На вкус и цвет товарищей нет, — мудро заметил я. — Что вы тут все раскудахтались! Белла… Беллочка… Ах, раскрасавица… Ах, умница… Для вас раскрасавица и умница, а для меня рядовая сука. И к тому же довольно противная. Так и подмывает запустить в нее салат под майонезом!

И, схватив со стола тарелку с салатом, я припечатал ее к морде этой любимицы публики, этой медалистки, в жилах которой течет кровь заграничного чемпиона Жана-рыжего.

— Стоять, Белла. — скомандовал Желтухин, но его команда на какую-то долю секунды опоздала. Белла разомкнула челюсти и снова сомкнула их где-то в районе моей ягодицы. Не знаю почему, но ягодицу она мне не прокусила. Может, сказалось воспитание, а может, наследственность — уж чему-чему, а хорошим манерам Жана-рыжего во Франции смогли обучить.

А вцепилась Белла челюстями в мои брюки, прихватив, как выяснилось чуть позже, и трусы. Мощно рванув, она оголила меня ниже пояса и вытерла морду о мои довольно хилые ягодицы.

— Все-таки породы людей тоже необходимо улучшать! — непонятно на что намекая, сказал один из гостей.

КОВЕР

Моя жена всю жизнь мечтала о ковре. Как только родилась, так сразу и начала мечтать. Скорее всего, уже в роддоме она не вытерпела и поинтересовалась: «Как нынче ковры — не в дефиците?»

К моменту ее появления на свет ковры были в дефиците. Потому жена и мечтала о ковре всю жизнь. А продавались бы свободно, зачем мечтать? Пойди и купи.

Другое дело, может, и не захотелось бы покупать. Не дефицит-ное-то.

Но моя жена все равно захотела бы. У нее не только, как у всякой нормальной женщины, страсть к дефициту. Она еще и не любит голых стен. Они ее раздражают. Бесят даже. Что-то, говорит, в неприкрытой стене вызывающее есть. Бесстыдное даже. Противоречащее нашей морали.

Ну, это она идейную базу подводит. Для оправдания своих приобретенческих наклонностей.

Чтобы уберечь жену от моральных травм, я в меру сил прикрывал наши стены. Одну стену украсил портретами многочисленных родственников. Другую — превратил в домашнюю «Третьяковку».

И вот однажды жена приходит с работы взволнованная и какая-то похорошевшая.

— Свершилось, — кричит чуть ли не с порога. — Я выиграла ковер. Три на четыре.

— Наконец-то, — радуюсь я. — Но где же он в таком случае?

Жена смеется.

— Чудак! Пока я вытянула ковер по жребию. Теперь будем ждать открытку из магазина. И срочно собирать деньги.

— А где мы их будем собирать? — поинтересовался я. — На улицах деньги не валяются.

— У родственников, — ответила жена. — Вон, их сколько развелось! Месяца за три-четыре вернем долги.

Родственники, действительно, оказались на высоте и в обстановке большого подъема собрали необходимую сумму. И, о неблагодарность, когда я приволок на своем горбу ковер из магазина и свалился как подкошенный на диван, жена указала мне именно на ту стену, где висели наши благородные родственники. Раскидав их, я вколотил в стену гвозди и повесил ковер.

— Отныне спим под ковром, — сказала жена. — Я хочу, чтобы ты, наконец, почувствовал себя человеком.

— Я и без ковра не считал себя обездоленным, — признался я, придвигая диван-кровать к стенке с ковром.

Мы постелились, и жена долго любовалась ковром, не давая выключить свет. Ночью ковер упал, похоронив нас заживо. Спросонья мы долго не могли сообразить, что случилось. Было темно. Не хватало воздуха. Неизвестное чудовище сдавливало грудь.

— Кто здесь? — спросила жена, уколовшись о мой локоть.

— По-моему, это я, — ответил я. — И по-моему, мне плохо. Не по себе как-то. Возможно, я умираю.

— И со мной не все в порядке, — сказала жена. — Мутит. И не могу встать, мешает что-то.

— Наверное, отравились, — сообразил я. — Что мы ели на ночь?

— Ничего, — ответила жена. — Мы не успели поужинать, так как вешали ковер.

Тут мы вспомнили о ковре и поняли, что за чудище навалилось на нас. Я выполз из-под ковра и выпустил на свободу жену.

Было три часа ночи. Мы подогрели чайник, расстелили ковер на полу и, усевшись на нем по-турецки, принялись чаевничать.

— Не ковер, а чудо, — жмурясь от удовольствия, сказала жена. — Хочешь на стенку вешай, хочешь на пол стели. Как ты считаешь?

— Лучше на пол, — ответил я. — Все-таки приятнее, когда ты на ковре, а не он на тебе.

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛИФТЕ

В моем подъезде два лифта — грузовой и пассажирский. За три года — таков возраст нашего дома — не было дня, чтобы один из них не стоял на приколе. Причем всякий раз ремонтом занималась целая бригада. Механики залезали в шахту, гремели там железяками, сидели верхом на лифте, поглядывая через полуоткрытую дверь на жильцов, перекрикивались друг с другом.

В тот день жена послала меня за хлебом. Вхожу в подъезд, смотрю, супруги Авазовы диван-кровать в грузовой лифт запихивают. Его только что отремонтировали, а пассажирский на ремонт поставили. Надо же что-то ремонтировать. Поэтому перед лифтом томятся в ожидании посадки еще два человека — дядя Костя, которого еще никто не видел трезвым, и Марья Семеновна с собачкой Розой. Марья Семеновна, как всегда, с ведерком в руках. А в ведерке веник и совочек. Это, чтобы за собачкой убирать. На редкость культурная старушка.

Наконец Авазовы погрузились, а за ними и все остальные.

Но Авазова говорит:

— С собакой выйдите. Все-таки ценную вещь транспортируем.

А Марья Семеновна, несмотря на высокую санитарную культуру, отвечает ей с издевкой: