Страница 7 из 13
Галочка выкатила на меня свои прекрасные глазищи.
— Я вас не понима…
— Объясню. Есть такое понятие: супружеский долг… Понятие, которое само собой присутствует в семье любящих супругов.
— Ах, вот вы о чем… Знаете, не надо меня учить. Я школу закончила без троек.
И было теперь в тоне Галочки столько решимости и стальной категоричности, что я отступил.
— Пожалуй, вы правы, — сказал я, — поскольку в моем аттестате была одна тройка по алгебре.
— А у меня пятерка! Вот видите!
Провожая Галочку к выходу из редакции, я вижу в вестибюле симпатичного парня в кожаной курточке, который тревожно смотрит на нас.
— Это Костя, — снисходительно говорит Галочка. — Мой друг. Первый разряд по боксу.
— А у меня третий, — говорю я, — да и то по стоклеточным шашкам.
Костя не слышит. Он смотрит на Галочку влюбленными глазами.
НОЧНОЙ ВИЗИТЕР
Так уж устроен мир, что время от времени к любому человеку приходит слава, большая или скромная — все равно, но люди вокруг начинают говорить о нем. Хорошо, конечно, если слава эта добрая, я тогда человеком восхищаются, его ставят в пример, и одно только имя его вызывает положительные эмоции, которые так необходимы в наш перенасыщенный стрессовыми ситуациями замечательный век.
Я глубоко убежден, что для славы совершенно необязательны масштабы: любое доброе дело, оставившее след в людских сердцах (да хоть даже в одном!), — это уже прекрасно, потому что смысл человеческой жизни прежде всего в том, чтобы приносить пользу и радость ближним.
Слава Виктора Белова была негромкой, но достаточно заметной в пределах его родного города, знаменитого своими уникальными памятниками русского зодчества. Виновник славы — голубой экран поведал об одном рационализаторском предложении Виктора, корреспондент посетил молодого техника дома, и телезрители узнали о том, как интересно он живет, какая у него дружная семья, какая редкая библиотека, что в свободное от работы время он ухитрился смастерить точную копию знаменитой «Антилопы-Гну», которая когда-то так метко ударила автопробегом по бездорожью.
На следующий день товарищи тепло поздравили Виктора; по заводскому радио в обеденный перерыв были прочитаны шутливые стихи, автор которых выражал надежду, что Виктор не зазнается и не покинет коллектив.
Так что, вернувшись на другой день домой, Виктор Белов взволнованно переживал со своей женой Верой неожиданное бремя славы, декламировал стихи заводского поэта и с удовольствием поглядывал на телевизор, с которого все и началось… Веселый и приятный разговор этот зашел за полночь, и сын давно уже спал тем особым счастливым сном, который бывает только в детстве, когда родители дружны, а дом — полная чаша…
И вдруг в передней раздался продолжительный звонок, в котором угадывалась нетерпеливость.
Супруги Беловы тревожно переглянулись, понимая, что за дверью незваный гость.
Так оно и оказалось. Когда Виктор, наспех накинув пиджак, открыл дверь, он увидел перед собой незнакомого седого человека с резкими продольными морщинами на худом лице ж холеными, явно подкрашенными и не по возрасту щегольскими бакенбардами.
— В жизни он еще красивей! — воскликнул незнакомец приятным баритоном. — Ничего не скажешь: беловская порода! Порадовал, ох, порадовал! Ну, здравствуй!
— Здравствуйте.-..— изумленно отвечал Виктор, ничего не понимая. — А… в чем, собственно, дело?..
— А вот в чем… — Ночной визитер сложил губы трубочкой и, раскрылатившись, пошел на него. Цепко облапав ошеломленного Виктора, он впиявился ему в щеку и торжественно сказал:
— Ну, здравствуй, сынок!
— Я не совсем понимаю…
— Чего ж тут понимать! Я твой отец. Ну чего же мы тут стоим — приглашай, приглашай дорогого гостя! Внучек, конечно, почивает? Набегался, пострел! Ладно, утром потаскаю его за чуб. Видел, видел его на экране — весь в деда!
Он аккуратно повесил плащ на плечики, внимательно оглядел переднюю.
— Уютно у тебя. Богато. Лак на полу. Даже не мог предполагать, что у моего Витьки будет когда-нибудь такая квартира. Две комнаты?
— Две, — хмуро ответил Виктор.
— Ну что ж — соответственно количеству семьи. При увеличении числа членов завком сразу же на очередь поставит, учитывая старость и все такое… А я вчера как увидел про тебя передачу, сразу взял билет на поезд — и к тебе. На завод сначала зашел, вахтер мне твой адресок подсказал, ты ведь теперь знаменитость! А это жена твоя? Тоже узнал. Похожа!
Отец послюнявил указательный палец и привычными кокетливыми движениями пригладил холеные бакенбарды.
— Статная, высокая, ишь, зарделась. Дай-ка, красавица, я тебе ручку поцелую.
Чмокнув Веру в локоток, он лихо выхватил из сумки бутылку водки.
— Что-то стало холодать, дети мои! — Уселся за стол, потирая руки, и выжидающе уставился на супругов. — Вы не беспокойтесь — закуски особой не надо: время позднее. Так, селедочка, если есть, хлебушек с маслицем, водички холодной. А после первой рюмашки и поговорим по душам!
— О чем? — отчужденно спросил Виктор, продолжая стоять не шелохнувшись.
— О житье-бытье. Ты о себе расскажешь, я, в свою очередь, о себе, есть, есть, что рассказать, Витек, вот разговор и склеится!
Отец помолчал, ожидая ответа, но не дождался и погрозил Виктору пальцем.
— Те-те-те-те-те! Я за столом — он у дверей. Не пойдет так дело, не пойдет. Я ж к тебе, сынок, насовсем приехал! Как по телевизору тебя показали, так и приехал!
— А раньше, когда не показывали, вам, как всегда, некогда было?
— Зачем же ты так сразу, Витенька? Я же адреса твоего не знал. Ты же в новый микрорайон переехал!
— А старый адрес, мамин, вы его тоже не знали?
— Так ведь то давно, давно, Витек, было. Быльем поросло! А потом, кто старое помянет, сынок…
— А мы тогда, давно, очень вас ждали, Василий Петрович. Каждый день ждали, на каждый стук дверь торопились открыть: вдруг да вы вернулись? Такая была бы радость!..
— Понимаю, понимаю… Тяжело. Были причины, не мог, — сказал отец, и в голосе его засквозил холодок. — Да, я не помогал вам. Но не потому, что не хотел. Я жизнь свою никак не мог устроить. К твоему сведению, Виктор, я так ее и не устроил, не повезло мне, понимаешь, с женами, разве можно их было сравнить с нашей мамой, но это я сейчас понимаю, в зрелости лет, а тогда — молодость, горячность, все такое… А все через чего — через мою, Витенька, доверчивость! Вили они из меня веревки!
Он снова выждал паузу, ожидая реакции, но сын молчал, продолжая стоять у открытой двери.
— Отсуетился я. Все! — вздохнул отец и прищурил один глаз, что свидетельствовало о крайнем раздражении. — Я пришел к тебе с миром; твое, конечно, дело, прощать меня или проклинать. Думаю, что ты погорячился, пообдумаешь все, поуспокоишься, вот все и образуется, тем более что сейчас на всем белом свете нет ни-кого роднее нас с тобой — это, так сказать, медицинский факт. Но ты еще, Витенька, обязан. по закону, представь себе — по за-ко-ну, помогать родному отцу. Но это я так, к слову…
— Сколько я помню маму, она всегда плакала, — сказал Виктор. — Она очень унижалась, разыскивая вас, Василий Петрович, через суд, но у нее не было другого выхода: мы очень тогда бедствовали; А вы даже не спросите про нее…
— Вахтер мне рассказал… Да я и из передачи догадался. Когда это случилось, Витенька?
— Вас это не касается.
Василий Петрович вытащил из кармана складной ножичек, осторожно откупорил бутылку. Широко улыбнулся, сверкнув белоснежными уставными зубами, хлопнул в ладони, рассыпал хлопки на цыганский манер по груди и коленям.
— Что ж вы, че-ерти, приуны-ыли! — пропел он хорошо поставленным голосом, который всегда помогал ему налаживать контакты. — Есть у тебя музыка? Заводи радиолу, хочешь, спляшу, спою, Есенина почитаю, а? У меня ж грамот за пение — чемодан! В консерваторию звали! Все молчишь… Ладно, сынок, что было, то было и быльем поросло, а родная кровь все грехи спишет!