Страница 43 из 57
— Твоя фрейлина очень милая. Так постаралась для хозяйки, — негромко раздаётся за спиной, и будничный тон Анвара слегка ослабляет давление самих стен, пресс обстоятельств. — Всегда был уверен: если хочешь узнать, каков человек, спроси у тех, кто от него зависит или подчиняется. Маиса всей душой хотела, чтобы тебе понравилось. Значит, ты к ней добра.
— А ты дружен с Миджаем, — почти позволив себе улыбнуться, отзываюсь я, не повернув головы. Но чувствую кожей тяжёлый взгляд на открытых плечах и моментально покрываюсь мурашками. — Мы с тобой очень неправильные аристократы. Ломаем устои, плюём на традиции, подменяем свадебные лепёшки и готовимся сместить с трона короля. Надеюсь, ты не против нарушить ещё одну… часть устаревших канонов?
Замираю в ожидании реакции, от напряжения сводя вместе лопатки. Внутри всё трясётся, как яблочное желе с праздничного стола. Ужас в том, что с той самой ночи в комнате Анвара я словно распилена ржавой ножовкой на две половины, одна из которых кричит разумные аргументы и боится каждого неумолимого шага, который уже слышен позади. А другая трепещет в ожидании касаний, приносящих такое нужное, упоительное тепло, несравнимое с тем, что исходит от камина.
— Виола, я поклялся тебя защищать, — вдруг предельно серьёзно говорит Анвар, и его ладони покровительственно ложатся на мои плечи. Я выдыхаю, прикрыв веки от удовольствия, покалыванием обжёгшего кожу. — Если ты всерьёз думаешь, что я сделаю тебе больно, что ради желания консумировать брак сейчас возьму и сломаю всё, что между нами может когда-нибудь быть хорошего… То лучше мне и впрямь уйти, чтобы защитить тебя от этих страхов. Но если ты мне веришь хотя бы немного, если позволишь себе признать, что отзываешься на меня не только из-за магии, то я останусь.
Его пальцы осторожно проскальзывают под цепочку ожерелья, едва слышным щелчком расправляются с застёжкой. Тяжёлый рубин наконец-то перестаёт давить на грудь и отбрасывается Анваром на каминную полку, как обишковая побрякушка. Резкий стук хорошо трезвит. Я медленно осознаю сказанное и даже не сразу понимаю, что мне дают выбор — тот самый, с которым успешно распрощалась, когда согласилась на брак. Как же сильно благодарна за него сейчас: что мне не нужно ничего доказывать, ведь мои границы остались при мне, и я могу ими воспользоваться.
Но хочу ли?
— Уйти или остаться? — шёпот в сгиб шеи, так близко, что дыхание перехватывает запах еловой смолы: пряный, терпкий мужской аромат. Теряюсь в рваных мыслях, чувствах, в себе самой и в порхающих касаниях к плечам, невесомых поглаживаниях. Ладони, которые теперь я буду узнавать не глядя — с поперечными царапинами, нашими общими шрамами. И их уже не снять, как заколку с волос. Узы Сантарры невидимы, но нерушимы. Так какой смысл им сопротивляться и отрицать.
Я медленно разворачиваюсь и впервые сама тянусь дрожащей рукой к лицу Анвара. Дотрагиваюсь до подбородка подушечками пальцев, знакомясь с мягкостью аккуратной тёмной щетины. Он терпеливо ждёт, но прозрачные глаза не отрываются от моих, светятся с чёрно-золотыми искрами надежды и жажды. Нет, сейчас я чувствую себя совсем не мышью перед змеёй — а графином колодезной воды перед путником, который несколько месяцев шёл через пустыню.
— Останься, — испуганным шёпотом, не веря, что впрямь выбрала падение в пропасть.
В потрясении от себя смущённо прикрываю веки, и тут бархатное, пьянящее тепло опаляет губы. Анвар едва их касается, попутно ведя ладони вверх, вдоль шеи. Поглаживает большими пальцами скулы. От предвкушения кружится голова, будто залпом выпила бокал сливового вина. Боюсь дышать и шевелиться, словно одно неверное движение раздавит крылья той бабочки, что переносит его послания. А момент тянется липкой смолой, пока я сама непроизвольно не облизываюсь, едва заметно.
Анвар тут же приникает ближе, будто только этого и ждал: неосторожного жеста, ошибки своей добычи. Проталкивается языком в мой рот, медленно изучая обратную сторону губ. Вкус переспелой ежевики сладкими искрами разливается от каждого касания, становясь трепещущим ощущением под рёбрами. Ослабевшие колени подкашиваются, и я цепляюсь за крепкие плечи, чтобы не упасть. И прежде, чем меня оглушает сбивчивый сердечный ритм, понимаю, что тоже целую его — самозабвенно и любопытно, сталкиваясь языками и жадно впитывая жар. Растворяюсь в нём, в неспешном темпе, с которым он вбирает мои губы, то чуть ослабляя, то усиливая нажим. Играя и невидимой нитью контролируя ускоряющийся ток моей мёртвой крови.
Хочу больше, теснее, теплее. Как кусочек льда, брошенный на печь, плавлюсь под губами Анвара, выцеловывающими мою шею. Он впивается с ощутимо растущим голодом, и рывки его дыхания окатывают огнём кожу. Его руки требовательно сжимают талию, и даже через плотную броню корсета передаётся давление. Мои пальцы безнаказанно подцепляют ворот сюртука, стремясь к первой пуговице, и разделавшись с ней, обнажают ярёмную впадину. Ложатся поверх и ловят быструю пульсацию, так приятно отдающую в моё собственное тело: впервые за двадцать лет жизни чувствую себя желанной. Живой. И когда новый поцелуй приоткрытого рта приносит вместе с влажным жаром вкус сочной клубники, такой отчётливый — пытаюсь вырвать каждую его крупицу, чуть было не простонав от наслаждения. А Анвар всё равно умудряется вести за собой, с нежностью зарываясь в растрёпанные волосы пальцами, пропуская между ними пряди. Лёгкая тревога непонимания всё же заставляет оторваться и найти его глаза:
— Что это…
— Краска для губ. Слушайся меня почаще, и приятного будет ещё больше, — столь довольного тона, по тембру сравнимого с урчанием приласканного зверя, я ещё от него не слышала. Он скользит вдоль моей скулы кончиком носа, странным щекочущим жестом, разносящим колкость под кожу, и, закончив путь у самого уха, шёпотом добавляет: — И альденику ты тоже ела не зря. Моей невинной принцессе не нужна боль, — напоследок звонко прикусив мочку вместе с застёжкой серьги, Анвар выбивает из меня потрясённый и, несомненно, облегчённый выдох:
— У тебя каждый ход продуман наперёд?
— Привыкай. И к тому, что я терпеть не могу лишние тряпки.