Страница 60 из 64
«Кричи. Кричи для меня», — нам не нужно вслух, взгляда достаточно. Такого правильного соединения. Сама подаюсь бёдрами ему навстречу, вновь простонав от наслаждения ощущать его в себе. Предельное растяжение и предельная принадлежность. Теперь — обоюдная.
Мы не спешим, вкушая каждый новый толчок, пробуя каждый поцелуй как неизвестный сорт вина. Будто и впрямь охмелевшие, поглощённые друг другом до конца. Касаться Анвара становится важнее всего остального, каждой частью себя я стремлюсь к нему, бездумно глажу, прикусываю и зацеловываю следы, а потом — опять кричу на особо глубокое проникновение, запрокидывая голову. И ловя на свою шею такие же собственнические посасывающие губы. Что-то откровенно безумное есть в слиянии разумов, где не остаётся осмысленных слов, одни только смешавшиеся в поток единого течения чувства. Восторг. Тягучее наслаждение, как липкий туман, увлекающий в воронку без времени. И стоны — мои, его, общие, как и ритм всё более резких рывков, вышибающих воздух из груди. Жар. Потребность. Переходящий в отчаянно ожесточённый темп, который не остановить.
Дрожу, чувствуя всё туже стягивающую оковы пульсацию внизу живота. Впиваюсь ногтями в плечи Анвара, пытаясь удержаться под его натиском, вскрикиваю на очередной толчок. Его потрясающе много, на самой грани со сладкой болью. Обнимаю его ногами так крепко, что скрипят ботфорты. В уголках глаз собираются слёзы, я дугой выгибаюсь над землёй, тут же пойманная сильными руками. Напряжение разрывается в последнем протяжном стоне:
— Анвар…
Он ловит собственное имя губами, и я ощущаю заливающий меня изнутри жар. Рефлекторный рывок, застывая в единое и неделимое, и Анвар с хрипом впивается когтями в траву. Трясёт освобождением столь сильно, что сознание упрямо плавает далеко не здесь, будто качает на волнах эйфории. Сердце колотит в критичном ритме, рвётся навстречу своей половине. Мы не дышим вовсе, просто сжимаем друг друга, словно расцепиться будет хуже смерти. Снова поцелуй. Распухшие, искусанные губы. Кардамон и лёгкая горечь.
«Виола… что бы ни случилось… я всегда останусь твоим», — вдруг еле шепчет Анвар внутри нашей связи, и я с лёгкой тревогой открываю глаза в поисках его взгляда, уже понемногу очищающегося от голубых искр.
«Хватит со мной прощаться. Кажется, я теперь что-то вроде пропуска к вратам Харуна. Так что достану тебя даже оттуда», — решительно прищуриваюсь, прежде чем поцеловать его снова.
Анвар покидает моё расслабленно раскинутое на траве тело, но почему-то не спешит оторваться совсем. Лишь приподнимается, нависая надо мной и выпустив ладонь. С интересом слежу за ним, а он с хитрой улыбкой скользит губами вдоль ложбинки груди, всё ниже, пока не подбирается к животу. И его повадки действительно звериные… или просто исконно природные. Потому что Анвар проводит кончиком носа под самой ямкой пупка, и я смущённо — будто не глупо смущаться, лёжа голой на траве! — смеюсь:
— Щекотно!
— Ты же разрешила поздороваться.
Возразить нечего, а когда он покрывает десятками лёгких, порхающих поцелуев мой живот, от раздирающей рёбра нежности печёт глаза. Как он едва не мурлычет, поглаживая его одними подушечками пальцев. Хорошо, что хотя бы связь разумов уже прервана, потому что в голове отчётливо встают слова, которые страшно говорить. Особенно тому, кто совсем недавно считался мною предателем, а сегодня, сейчас…
«Я люблю тебя», — эта мысль остаётся лишь мне, и сдержать её получается с огромным трудом, когда Анвар одаривает нашего ребёнка последним поцелуем:
— Привет, малыш. Кажется, теперь твоё сердце стучит куда ровнее.
С первыми лучами рассвета отряд уже готовится продолжать путь. До Сахетии осталась от силы пара дней, если, конечно, нас снова не затормозит очередное происшествие. И всё же уповаю на то, что теперь всё и впрямь может быть хорошо, наконец-то или скорее вопреки. Потому впереди не чёрная стена смерти, а только жизнь: утром за завтраком Анвар ненавязчиво показывает мне тех воинов, которые призваны стать его палачами, и которым достаточно будет отмены приказа. Конечно, с Нэтлианом столь же просто не выйдет, ведь в отсутствии глаз кассиопия, жреца, именно ему как представителю палаты преторов надлежит проследить за исполнением общей воли. И всё же… уверена, что с умным стариком получится найти компромисс по прибытию. Вдохновляет хотя бы факт их довольно приятельски настроенных бесед с Анваром.
Вотума же как-то добились — и тут тоже найдём способ повлиять. Надо сказать, на такие дерзкие мысли больше всего толкают неожиданно лояльные слухи, бегущие по отряду. Мол, королева с мужем откупились от самой смертушки, на ноги поставили сына барона и не дали умереть ни одному раненому: не иначе магия… вот только увидевшие чудеса своими глазами, а некоторые и ощутившие на себе, бойцы робко признают, что с таким подспорьем очень даже удобно.
Всё это мне рассказывает Эдсель, за ночь вполне отошедший после нападения Мали-онны и отделавшийся ворохом синяков и ушибов. Я с интересом слушаю его, пока заплетаю в дорогу косу, сидя на небольшом камне, а он сворачивает полотнища шатра, где спал сегодня рядом с самим ленегатом.
— И что думаешь? Никто не собирается на всякий случай утопить-таки и меня, и Анвара? — осторожным шёпотом спрашиваю я его.
— За всех, ясен пень, не в ответе, — задумчиво тянет Эд, выпрямляясь и почёсывая кудрявый затылок. — Но что услыхал, то как есть: уверены люди, что уже бы мертвецы все были, коли не шаманство. Да и я тоже так разумею — уж мне бы точно каюк пришёл без твоего чернозадого. Ловко он… это.
Он неопределённо машет руками и жалобно вздыхает, вызвав у меня приглушённый смешок. Заставлять его вслух называть Анвара спасителем шкуры было бы верхом издевательств, но так оно и есть: не сумей тот вступить с Мали-онной в переговоры, и дело бы не кончилось без жертв. Оглянувшись и убедившись, что бойцы суетятся, запрягая лошадей, и внимания на нас не обращают, тихо замечаю:
— Если тебя это утешит, то в конечном счёте откупилась от духа я, а не Анвар. Так что можешь не считать себя его должником.
Несчастное выражение конопатой мордашки отчего-то не светлеет, а становится только задумчивей. Эд неспешно подворачивает рукава холщовой рубахи, и сдаётся, он просто пытается спрятать взгляд. А уж на повисшее молчание невольно хмурюсь:
— Что не так? Я думала, ты его терпеть не можешь…