Страница 40 из 64
Шершавые пальцы задевают прохладную цепочку кулона на моей шее, на фоне которой кажутся горячими. Уходят дальше, очерчивая линию ключицы — щекотно и воздуждающе одновременно. Азарт захватывает, пленяет не меньше, чем жадный взгляд глаза в глаза. Только сейчас до меня с коротким болезненным уколом доходит понимание, как сильно по этому скучала — его рукам на своём теле. Этого не должно было больше случиться, но сегодня та ночь, когда впервые за ледяные мрачные дни чувствую себя живой, дышу, вспыхиваю и хочу.
«Я не позволю многого», — возможно, обещать себе такое бессмысленно. Но жалеть о каждом моменте, когда поддаюсь искушению — уже почти привычка.
Прерывисто выдыхаю, когда Анвар порхающим жестом проводит тыльной стороной пальцев вдоль линии корсета. Нежно и мучительно медленно, и в груди копится тяжесть желания. Он останавливается у ложбинки, и я закрываю глаза. И надеюсь, и страшно, если рука зайдёт дальше, ладонь обхватит полушарие, требовательно сожмёт… от одной лишь воображаемой картинки хочется застонать.
Как ему удаётся — касаться почти неощутимо, но при этом заставлять меня трепетать всем телом?
Ладонь проскальзывает дальше, вторая чуть повелительно надавливает на плечо, и я без слов понимаю, что он хочет добраться до завязок. Судорожно сглотнув, всё же вырываю из пряно-елового воздуха торопливый вдох для слов:
— Не нужно. Позови служанку.
— Зачем она нам? Я умею снимать дамские платья, — весело переливается его голос всеми оттенками соблазна, которому невозможно не поддаться и не поддержать волну безумства.
— Ты их не снимаешь, а рвёшь. А у меня с собой нет запасного, — стыдно за то, как истончал мой тон, выдавая напряжение.
— Я буду очень бережлив, обещаю.
И он впрямь не спешит распарывать завязки когтем, когда я покорно поворачиваюсь к нему боком, дав доступ к спине. Осторожно убирает на плечо косу, присаживается на кровать, и меня захлёстывает жаром его тела. В висках стучит, влажными ладонями сминаю бархатный подол и всё равно нервно дёргаюсь, едва шею окатывает тяжёлым, пряным дыханием чующего добычу сервала. Знаю, что нельзя. Но тем волнительнее, вновь — на грани допустимого. У самой застёжки кулона кожи неуловимо касаются тёплые губы, и от них разбегаются озорные мурашки. Точка запуска тока крови. Пробуждения из мёртвых.
Анвар будто намеренно — да ладно, я знаю, что намеренно! — растягивает момент, не отрываясь проходится губами вдоль цепочки, считая звенья. И с каждым у меня покалывает между лопаток. Его пальцы уверенно стягивают рукав с одного плеча, и лёгкие, воздушно-трепетные поцелуи покрывают новый участок тела. Во рту пересыхает от желания ощутить их вкус. Тот дурманящий, дерзкий, терпкий, зажигающий и единственный в своём роде.
Отчаянно нужно больше, и я поворачиваю набок голову. Но получаю только лёгкий шорох ослабляющих давление завязок корсета, ловко распутанных умелыми руками. Новый приток воздуха дарит волну смолистого аромата, и я мелко дрожу — всю силу воли приходится приложить, чтобы только не развернуться, не притянуть Анвара к себе, не вжаться грудью в его торс и окончательно не утонуть.
Он словно этого совсем не разделяет — от его самообладания даже становится не по себе. Может ли так быть, что я его никогда не интересовала как женщина? Что он просто… следовал плану завоевания, не получая никакого удовольствия? В смятении придерживаю корсет на груди, не дав ему упасть, пока Анвар расстёгивает цепочку и убирает кулон.
— Можно я расплету твои волосы? — неожиданно глухо шепчет он у самого уха, опаляя кожу.
— Да, — сдавленным эхом отвечаю я, окончательно заблудившись между чувствами, желаниями и непониманием, чего он пытается добиться. Почему вдруг начал просить разрешения.
— Спасибо.
И вдобавок — благодарить…
Он бережно перекладывает косу на мою спину, убирает ленту на её конце. Я практически не дышу, лишь осязая, как он прядка за прядкой расплетает волосы, вытягивает жемчужную нитку и оставляет свободные белые волны щекотать кожу. Ненавязчивый аромат мелиссы после принятых ванн рассыпается в воздухе. Всё это настолько необычно и так сильно чувствуется, что его грубоватые пальцы непривычны ни к чему подобному, что кажется — он боится. Дёрнуть хоть волосок, шевельнуться слишком резко. Спугнуть вновь залетевшую в комнату робкую бабочку, которая ещё не знает, где ей место, и незримо летает над нами.
— Они волшебные, — пропуская между пальцев распустившееся прядки, с неуловимым благоговением шепчет Анвар. — Сразу это почувствовал. Они будто… поют песню, которую смертному не услышать.
— Нэмике сказала, что их окрасила душа мамы.
— Охотно в это верю…
Он придвигается ближе, шумно втягивает запах кожи, и от этого чистого наслаждения близостью у меня всё сильней дёргается под рёбрами. Обожание. Оно в новом нежном касании плеча, вынуждает меня ослабить ладонь и опрометчиво отпустить корсет. Ткань мягко падает к поясу, и я сдаюсь, разворачиваюсь к Анвару лицом, мечтая ощутить вкус его требовательных губ на своих.
И только тут замечаю кружащие в полумраке мелкие сверкающие голубые пылинки, медленно опускающиеся сверху. Моргнув, пытаюсь сбросить тяжесть, которую они приносят с собой — размягчают каждую конечность, давят на веки.
— Спи, солнышко. Плохие девочки не едят сладкого.
Азартная усмешка и победно сияющие прозрачные глаза становятся последним, что удаётся запомнить перед тем, как моё тело кулем падает на постель.
— В-ваше В-величеств-во…
Из темноты невероятно крепкого сна без сновидений меня зовёт незнакомый, писклявый женский голосок. Сознание возвращается удивительно легко, разум кажется чистейшим стеклом. Безо всякого труда открыв глаза, вижу робко мнущуюся у постели рыженькую девушку в изумрудном переднике, краснеющую и заикающуюся.
— В-ваше… В-в…
— Да? — прерываю я её, пока бедняжка сознание не потеряла от ужаса. Во рту сухо и дико хочется пить.
— В-вас… велено разбудить, — выпаливает служанка на одном духу, и дальше её речь превращается в сплошной несвязный поток: — Милорд-то в опочивальне, так вот до сих пор не изволил, а ваши все уже при конях, только супруг в столовой ожидает, вот и велел, а вы тут, ну а я как…
Захлебнувшись словами, она вновь заливается краской, и я далеко не сразу осознаю, почему. Пошевелившись приятно тёплым, расслабленно отдохнувшим и ни капли ни ноющим телом с ужасом понимаю: я же, болотные духи, абсолютно голая!