Страница 98 из 103
Третий разговор состоялся через год. Летом. Тем самым летом, когда на молебен в церковь монастыря Клюни пришли король Галлии Филипп III и его августейшая супруга Екатерина. Первая женщина, прошедшая через эти монастырские ворота.
О, Екатерина была очарована молодым аббатом! Тот тоже не упустил свой шанс, обворожил королевскую чету. В своей проповеди сплел изящнейший узор из светского искусства и божьей благодати, политики и церковного пути, августейшего предназначения и святого служения.
Затем несколько советов, идеи которых заранее подсказали друзья семьи, имеющие немалый вес при дворе, несколько тонких шуток в адрес политических противников короля и пара жестоких приговоров, вынесенных еретикам, позволивших королю и королеве развеяться, полюбоваться на редкие, ставшие уже экзотическими, казни.
Этого оказалось достаточно, чтобы дю Шилле признали перспективным союзником, а королева и вовсе пожелала непременно видеть его своим духовным отцом.
Умело надавив на нужные рычаги, ее величество заставила крутиться в нужном направлении скрипучие шестеренки огромного механизма, именуемого Истинная церковь Галлии. Решение о переводе в Париж ожидалось со дня на день, когда в Тулузу вновь приехал владетельный герцог дю Шилле.
— Все очень плохо, сын.
— Что случилось?
— Люси вышла замуж за молодого герцога де ла Гер. Сбежала с женихом и в какой-то деревенской церкви, без брачного договора, без родительского благословения… но таинство совершено. Отныне Люси — герцогиня де ла Гер.
— Все-таки? Ох, сестренка, ну и выдала всем! Ну и зажгла! Молодец! Но что здесь плохого? Погоди-погоди… вчера пришла весть о том, что старый герцог умер. Значит, Люси теперь — жена хранителя, а, стало быть, заклятье защиты короля под угрозой!
— Именно. Ты слышал о Службе дворцовых церемоний?
— Немного. Вы же знаете, церковь не интересуется светскими делами. Хм… служба… занимается королевскими приемами и балами, как я полагаю?
— Не только. Еще, помимо прочего, отслеживает всех потомков короля и, главное для нас, обеспечивает устойчивость заклятья защиты его величества. Хранители занимаются самим заклятьем, а эти господа — хранителями.
— То есть…
— Да, после свадьбы они вступили в игру. Там подобрались люди неумные, но фанатичные, не стесняющиеся в выборе средств и, что самое страшное, практически неподконтрольные никому. Даже король не может их остановить, если возникает угроза его безопасности. Эти мерзавцы объявили охоту на Люси.
— Не может быть! Я поговорю с королевой, с его величеством! Я…
— Конечно. Я и ехал сюда с этой надеждой. Но фанатики тем и страшны, что даже получив прямой приказ, могут не отказаться от своей цели. Нам придется все время быть начеку.
— Ерунда. Мы достаточно богаты, чтобы защитить Люси, чтобы любая сволочь сдохла, едва задумав гнусность. Господи, прости мне эти слова и помоги свершить задуманное.
Прошло более пяти лет.
— Падре!
В кабинет аббата парижского монастыря кордоньеров вошел послушник в рясе, перехваченной кожаным плетеным шнуром — символом братства.
— Слушаю, сын мой.
— Скорбная весть, падре. Прибыл посыльный из Шилле. Ваша семья погибла, вот письмо, подписанное управляющим имения.
Он не сразу осознал сказанное. Услышал слова, понял их смысл, но вот то, что отныне он один, навсегда — один, без родного плеча, на которое можно положить руку без риска быть отвергнутым, без близкой души, которой можно поведать о своей боли, не опасаясь, что рассказом воспользуются враги.
Так было, но так не стало. И так не будет. До самого конца.
Руки автоматически приняли конверт, сломали печать, вынули два бумажных листа, исписанных ровным и четким почерком, каким пишут холодные и логичные деловые отчеты.
Дю Шилле поднял голову, тяжело, почти по-старчески встал и вновь подошел к секретеру. В одном из ящиков нашел то самое письмо, содержание которого помнил, словно главную молитву своей жизни. В сотый, а может, и в тысячный раз перечитал, положил на место.
Перед глазами пролетели лица чиновников из того состава Службы дворцовых церемоний. Он разговаривал с их главой, пытался достучаться до его сердца, чтобы не вернуть уже погибших, но хотя бы пробудить раскаяние. Бесполезно. На него с ледяной насмешкой смотрели глаза фанатика.
— Что вы, господин аббат, как вы могли подумать, господин аббат. Да как вы смеете, господин аббат!
Вот после этого разговора близ монсеньора дю Шилле и появились личные письмоводители. Вначале только двое, но и этого оказалось достаточно, чтобы за два года в Службе дворцовых церемоний, в той группе, что ведала судьбами хранителей, полностью сменился состав. И глава Службы сменился.
За упокой умерших от болезней и прочих напастей он долго и искренне молился, но оправдывал себя не местью, а заботой о тех, кто сможет еще оказаться на месте его отца, сестры и племянницы.