Страница 80 из 103
Вот, значит, орет она, блажит во все горло. А потом как полыхнет! Не, не огонь. Что-то, как радуга, яркая такая над домом поднялась. Только обычная радуга она как, подковой встает, а тута как купол какой расти начал. И все живое, что внутрь попадало, мертвым становилось. Трава, рейтарские лошади. Наши как увидели такое дело, деру дали. Когда все кончилось, вернулись, а в деревне страсть, что творится. У соседей, кто ближе к ним жил, вся живность сдохла. Да добро б если просто сдохла — так ведь сгнила! Мясо осклизло, с костей сползло, словно трупы месяца три пролежали.
И эта, Марта, из дома выскакивает, плачет, о помощи просит. А сама… братцы, я такой страсти отродясь не видал. Лицо в кровище, но шрамы уже затянулись. Только один черт, уродиной девка стала — рожа перекошена, изрезана вся, нос в лепешку смят. Только глаза и губы человеческими остались. Народ бы ее, ведьму жуткую, камнями закидал, но страшно — вдруг еще по ком так же вдарит. Сказали, чтоб убиралась, да и все. Лошадь просила, отца схоронить, но и тут ей отказали. Сама на плечах тело отнесла, как не сломалась только, да и закопала. Знак спасителя с тела сняла, как водится, чтоб потом в церкви отпеть. Дура. Какой поп от колдуньи тот знак примет? Хотя, если далеко где…
Ну, на том и кончилось. Она ушла, токмо котомку, кинжал на поясе, да лук со стрелами с собой унесла.
А там и мы все собрались да кто куда разъехались…
— А что, — перебил рассказчика молодой голос, — неужто никто не попытался в том доме пошарить? Ведь богато, говоришь, жили, наверняка, было там чем поживиться.
Роб солидно хмыкнул, послышался шлепок, похожий на подзатыльник.
— Не перебивай старших. Пошарить! Как же, нашлись умники, меня еще с собой звали. Хвала Спасителю, отказался я. И те, что пошли… они из дома еле выползли, да прямо там, у порога, и померли. На глазах у нас гнить начали. Воняли! Жуть как. Мы их там и оставили. Даже хоронить не стали.
Да, а об Марте с тех пор ни слуху, ни духу. Мы так решили — она в лесу сдохла. Бабы сказывали, что встречали ее на этой самой дороге, когда в верхние болота за клюквой ходили. Но уже призраком. Прозрачная, над землей скользит, руки тянет, словно просит о чем — страсть. Потому никто сюда и ни ходит никогда. И я дале не пойду, да и вам не советую. Потешил я вас? Тогда дайте горло промочить. Да не спешите пить сами — менять-то нас еще не скоро придут. А пока передайте-ка бутылочку…
Вновь раздалось характерное бульканье, после чего разговор горе-засадников скатился на урожаи, погоду и прочие крестьянские заботы.