Страница 62 из 88
Гавроша поставили перед магом, и тот начал отрабатывать полученные деньги. Только не те, что были получены от этого полицейского неудачника, а те, что были получены от людей действительно уважаемых. Не колдовать вообще нельзя — шар магии это сразу покажет, но вот какие это будут заклятия — дело его, Мореля.
Вначале мальчишка. Ему — заклятье немоты, после которого будет объявлено, что обвиняемый не мог солгать, но правду говорить отказался. Дальше все просто – Робером и Легросом можно вообще не управлять, достаточно использовать какое-нибудь исцеляющее заклятье — лишь бы шар светился. И что после этого скажет Жан – никому интересно не будет. Мало-ли что новичку привиделось, тоже специалист выискался. А репутации Жана тогда конец, над ним весь Амьен смеяться будет. Смеяться и презирать — ребенок останется без руки из-за него.
Но что это? Парень рассказывает, и рассказывает подробно то, что наниматели не желали слышать ни при каких обстоятельствах! Как? Как такое возможно — он что, он, лучший выпускник на своем курсе, потерял дар? Разучился?
В панике Морель бросил заклятье во флюгер на крыше соседнего дома — тот разлетелся с громовым грохотом.
— Господин экиптос, что происходит?
— Извините, Ваша честь, случайный выброс, при заклятии правды такое бывает, — дрогнувшим голосом сказал маг первую пришедшую на ум отговорку.
— Вопрос о компенсации владельцу флюгера разберем потом, — в голосе судьи проскользнули злорадные нотки, — а сейчас извольте заняться своими обязанностями. Потерпевший Легрос!
Ну ладно, Морель, спокойно, с этим Гаврошем произошел сбой, но Легрос сам знает, что говорить, направим заклятье заживления ран. Бесполезно, но шар засветился, все в порядке… Что?!!
Легрос рассказывает правду?! Как?! Почему?! Кто его подкупил?! И как теперь оправдываться? Ни казначей, ни Робер не поверят, что не было заклятья правды! А он говорит и говорит, глядя вокруг ошалевшими, круглыми от удивления глазами.
Когда к судейскому столу шел Робер, он ожег мага таким взглядом, которым смотрят на приговоренных. Ноги Мореля уже дрожали, он вспотел, крупные, мерзкие капли пота ползли по спине, по лицу, попадали в глаза. Но отказаться от обязанностей экиптоса невозможно, закон строг — дело должно быть доведено до конца.
Вновь заклятье заживления, лишь бы засветился шар — ну уж против себя Робер говорить не будет! Неееет!!! Только не это! Так не бывает!
Ровным голосом, на глазах собравшихся горожан, не сводя бешеного взгляда с Мореля, полицейский Робер рассказывал, как договаривался и с Гаврошем, и с Легросом, и со своими подчиненными в патруле, чтобы заставить проклятого Ажана уйти из полиции, чтобы на освободившееся место пришел его племянник. А мальчишка — что мальчишка? Какое Роберу дело до его руки, да и до жизни, которая никому не интересна?
Когда перед судьей встал Ажан, Морель не выдержал — направил смертельное заклятье, чтобы хоть так исправить ситуацию. Ажан побледнел, пошатнулся — маг уже увидел шанс на спасение… но что это? Тот посмотрел в глаза и, подмигнув, улыбнулся! И повторил свой рассказ.
Публика следила за судебным заседанием, как за великим спектаклем, затаив дыхание. Когда судья, выглядевший тоже обалдевшим от произошедшего, объявил Гавроша невиновным, а Робера и двоих полицейских подозреваемыми в ложном доносе, толпа разразилась аплодисментами. Такого успеха в Амьене не добивалась ни одна, даже самая знаменитая театральная труппа.
Не упустил своего и сын графа, который подошел к магу, обнял и от имени своего отца поблагодарил за восстановление в Амьене закона и справедливости.
Да, вот именно о справедливости и думал в этот момент господин Морель, заранее представляя грядущие разговоры с казначеем и Робером, заранее пытаясь определить размер грядущих неустоек.
Во всеобщем ликовании, столь не соответствующем строгому регламенту суда, никто не заметил, как отпущенный на свободу Гаврош на дрожащих ногах ушел с площади, направившись в Зеленый квартал, где ждали больная мать и две сестренки, которых надо как-то кормить еще несколько лет — пока они не смогут выйти на панель. Да, именно на панель — чрево Амьена строго расписывало роли для своих детей, и никакие благородные повороты сценарий не предусматривал.
10. "Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне". И.Кант "Критика практического разума"