Страница 11 из 17
– А, вот, кажется, и твои хозяйки, – деловито заметила ийлура, – это ведь они?
Он взглянул на торопливо семенящих сестричек и кивнул.
Смутило лишь то, что две северянки, всегда бойкие на язык, как-то слишком быстро и тихо приняли деньги от рыжеволосой ийлуры, зачем-то непрерывно осеняя себя оберегающими знаками Фэнтара. Забрали аккуратную стопку золотых монеток, а затем поспешили убраться с глаз долой.
Ийлура вздохнула, провожая их взглядом. Внимательно посмотрела на Лан-Ара.
– Следуй за мной.
И двинулась к ступеням, ведущим с помоста. Лан-Ар плелся за ней, боясь нечаянно наступить на подол ее платья.
«Она снимет с меня кандалы», – размышлял он, – «и тогда… тогда я убегу».
Тяжелые локоны колыхались в такт ее шагам, приоткрывая кусочек белоснежного плеча. Блеснула толстая серебряная цепочка, которой он не заметил раньше. Лан-Ара охватила непонятная тоска. Предчувствие?..
Тем временем ийлура ловко спустилась на землю, пнула носком туфельки подвернувшийся под ногу камешек и сказала:
– Вот еще один. Забирайте всех, и отправляемся. До алтаря далеко, а нам нужно успеть до заката.
Ее ждали. Два огромных, плечистых воина-ийлура, в черных доспехах и в шлемах, закрывающих левую половину лица. Начиная свой путь послушником Храма, Лан-Ар прекрасно понял, что все это значило; ноги приросли к земле.
Проклятые шутки богов!
Все сразу стало на свои места, как последние кусочки мозаики: и перевязанная рука, и странно-молчаливые сестрички, и знаки, оберегающие от сил тьмы, коими они себя непрерывно осеняли.
Его продали ийлуре, отринувшей Фэнтара и обратившейся к Шейнире.
А она, судя по всему, намеревалась принести своей темной богине обильную жертву.
…– Теперь я знаю точно, что ты покинул меня. Вернее, ты никогда и не обращал на меня свой божественный взор, и не склонял слуха своего к моим молитвам. Так зачем и кому нужен такой Бог, как ты?
Лан-Ар замолчал. Ему казалось, что после таких слов оскорбленный Фэнтар непременно ответит. Или поразит наглеца молнией. Но ничего не произошло – только горестные всхлипывания в углу стали громче. Лан-Ар раздраженно передернул плечами и отвернулся; ему совсем не хотелось смотреть на то, как плакала, скорчившись, молоденькая элеана. Это было бы – по разумению ийлура – похоже на подглядывание в замочную скважину за раздевающейся послушницей, а сам он никогда этого не делал. Слишком грязное и постыдное занятие.
Фэнтар безмолвствовал. И ему было наплевать на дитя свое, подготовленное для жертвоприношения Претемной Матери Всех Синхов.
Лан-Ар покосился на замершего у стены молодого кэльчу. В потемках было не разобрать, но тот уж точно не рыдал. Уселся скрестив короткие ноги и опираясь спиной на глинобитную стену сарая, положил руки на колени. Наверное, молился своему хитроумному божку, Хинкатапи. Но что мог сделать обладатель Бездонного Кошелька? Ничего… Покровители никогда не вмешивались в дела Эртинойса. Только давали божественную Силу тому, кто просил – или же притворялись глухими.
Ийлур прикрыл глаза. Мгновения текли, сливаясь в часы. И он совершенно не знал, сколько еще осталось. Темная ийлура, купившая трех смертных для жертвоприношения, удалилась готовиться к ритуалу, а их заперли в темном и вонючем сарае.
Этот сарай был выстроен рядом с треугольной призмой из узорчатого малахита, алтаря Шейниры, а сам алтарь вот уже боги ведают сколько лет стоял на лысой и плоской вершине маленького холмика. Место было приметным: издалека виднелось огромное высохшее дерево, белое, словно старая кость, протянувшее скрюченные руки-ветви в немой мольбе к солнцу, и обряженное в тогу из вечно зеленого плюща с глянцевыми листочками.
«Сколько же здесь было принесено жертв?» – подумал Лан-Ар, глядя на темный алтарь. А затем посмотрел на рыжеволосую ийлуру. – «И что такого случилось с тобой, что ты предала нашего отца и обратилась к мерзкой матери этих полуящериц?»
Она поймала его взгляд, снова улыбнулась одним уголком красивого рта. Грустно улыбнулась, понимающе. Словно хотела сказать:
«Да, я знаю, что поступаю дурно. Я знаю, что после смерти участь моя будет ужасна. И мне жаль вас – но я уже не могу повернуть назад, и не могу отказаться от той крови, что высохла на моих руках».
Казалось, что ее молочно-белая кожа источает мягкое сияние в тени.
«И ты режешь вены, чтобы этой жертвой купить смертоносный дар Шейниры».
Его взгляд зацепился за черную ленту, которой было перевязано тонкое запястье. Темная неловким движением поспешила натянуть рукав до самых кончиков пальцев.
И тут Лан-Ар с ужасом поймал себя на том, что начинает чувствовать едва ли не жалость к этой божественно красивой женщине. Жалость совершенно ненужную и неуместную, особенно принимая во внимание что эта ийлура собиралась сделать с купленными рабами.
Он быстро опустил глаза и уставился на собственные кандалы, словно там, на побуревшем от ржавчины железе, были записаны волшебные слова спасительной молитвы.
…Потом их втолкнули в сарай и заперли снаружи дверь. Элеана ударилась в слезы, кэльчу принялся усердно молиться. А Лан-Ар просто уселся на пол и стал ждать.
«Не нужно было убегать из Храма», – в который раз подумал он, – «даже если бы меня казнили, чем это было бы хуже того, что со мной сделают сегодня до заката?»
Мысли текли неторопливо и лениво. В душе воцарилась теплая, уютная темень; и в ней не было места сомнению или страху – ведь все уже давно было решено богами. Возможно, кто-нибудь из бывших приятелей Лан-Ара и спросил бы удивленно:
– Как так? Ты стоишь на пороге смерти, и не молишься, и даже не боишься?
Но – ийлур был в этом уверен – страх можно испытывать тогда, когда думаешь о том, что может с тобой случиться. Когда это уже происходит, остается пустота, и ты покорно следуешь своей судьбе, уже не имея сил свернуть в сторону и изменить грядущее. В душе остается лишь тоска о несбывшемся, о восходах солнца, запутавшегося в жемчужных прядях облаков, и о хрусте сочного яблока на зубах, и о густом запахе свежескошенной травы…
Лан-Ар вдруг поежился. И подумал о том, что ждет его за последней чертой.
«Никто из нас не может представить, что его больше не будет. Не будет не только тела, оно быстро сгниет и обратится в землю, но не будет и мыслей. Не останется ничего».
Вот это уже было по-настоящему страшно. И он, как утопающий за соломинку, ухватился за мысль о том, что все ийлуры после мерти попадают в царство Фэнтара. Конечно! Иначе и быть не могло – зачем еще тогда нужны хранители Границы, следящие за том, чтобы не смешались два мира – живых и ушедших…
– Прости меня, – пробормотал ийлур, судорожно стискивая руки на груди, – Отец мой, пусть будет правдой то, что говорят о смерти. Пусть останется хотя бы что-нибудь, малая толика меня, и пусть все это не будет пустой болтовней наших Посвященных…
Фэнтар молчал.
Элеана тихо всхлипывала в углу.
Кэльчу безмолвно молился свому хитроумному божку.
И снаружи тяжело громыхнул засов.
…Стражи из храма Шейниры выволокли их навстречу закатному солнцу и неотвратимо приближающейся гибели. Лан-Ар, щурясь после темного сарая, поискал глазами темную… Она уже была у алтаря. В длинном черном одеянии, с распущенными по плечам волосами – в редких розовых лучах заходящего солнца они обрели цвет спелой рябины. На груди поблескивал серебряный медальон, изображение третьего глаза Шейниры, который так похож на соединенные в центре три лепестка лилии. Говаривали, что богиня синхов являла свое тайное око далеко не всем, и те, кто его видел, обладали особенной властью, умением читать истину в сердцах…
«Наверное, эта женщина – избранная Шейнирой», – подумалось Лан-Ару, – «и могущество ее велико… Но к чему матери синхов осыпать дарами дочь света?»
И тут же мелькнула мысль, что, наверное, близость смерти смутила его рассудок – ибо настал час последней молитвы Фэнтару.