Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 77

Глава 6

Воскресенье, 4 мая. Утро

Московская область, Баковка


Высоченные, развесистые кусты сирени набрякли лиловыми бутонами, но словно боялись раскрыться и цвесть. Однако тонкий, почти неуловимый аромат уже блуждал по двору, тревожа и будя нескромные позывы.

— Борь… — вытолкнула Елена как бы рассеянно, но с долей неуверенности в голосе.

— М-м? — лениво отозвался Иванов.

Генерал-лейтенант в изгвазданном спортивном костюме сидел, развалясь, на лавке-качелях, слабо оттолкиваясь ногами. Откинувшись на жесткую спинку, он бездумно следил за птахами, что кружились над верхушками растрепанных сосен.

— Еще одну грядку тебе, огородница? — добродушно проворчал генлейт.

— Да нет… — уклончиво сказала фон Ливен и, поглядывая на суженого, нарочито длинно вздохнула. — Я вчера с одним симпатичным шпионом познакомилась…

Борис Иванович даже не вздрогнул.

— Молодой, небось?

— Вылитый Антиной! — сладко улыбнулась девушка.

— Ты мне эти античные штучки брось, — забурчал генлейт, — я Адониса с Анубисом путаю… Что, вышли-таки на тебя? «Тихие американцы», мать их ети…

— Борь, мы же оба знали, что найдут! Да и не прятались особо…

— Чего хотят?

— К вечеру узнаю, — проворковала Елена. — На свидании.

— Придушу!

— Меня⁈ — деланно ужаснулась фон Ливен. — Как плохо воспитанный мавр — нежную Дездемоночку?

— Обоих!

— Ревнуешь? — мурлыкнула девушка. — М-м?

Иванов свирепо засопел, и встал.

— Пошли! — бросил он отрывисто.

— Куда, Боречка? — игривый девичий щебет смешался с птичьим.

— На инструктаж!

— Боречка, а давай здесь! Тепло же, птички, белочки…

— Ага! И соседи! Нет уж, пошли в дом!

Хихикая, Елена догнала Бориса Семеновича и на крыльцо они поднялись, держась за руки.




Вечер того же дня





Москва, Пушкинская площадь


Мода — дама капризная, и никто толком не знает, отчего податливая ей толпа минует приличные заведения общепита, но выстаивает очереди в «Золотой фазан» или в «Яму». Или в эту вот «Лиру», ничем не примечательную кафешку на углу, разве что отделанную «под Запад».

— Народищу… — огорченно затянула Елена.

— Не волнуйтесь, Хелен, — белозубо улыбнулся Чак Ливен, зажимая между пальцев мятую трешку, — я знаком с местными обычаями!

Швейцар Костя, надменный и важный, ухватил взятку с достоинством монарха, принимающего верительную грамоту.

«Добро пожаловать или Посторонним вход запрещен!»

Прохладные сумерки остались за стеклянными дверями, а фон Ливен окунулась в тепло, малость душноватое, и в безмятежное шумство.

«Лиру» нежно любили сытые фарцовщики и полуголодная богема, мажоры и студенты — верхний срез «центровой» молодежи.

Елена одолела лестницу между баром и рестораном, сближаясь с живой музыкой. Сегодня штатный коллектив отдыхал, его подменяла группа «Тунгусский феномен», откуда-то из Сочи или Туапсе. Ударник шелестел барабанными щетками, создавая джазовый фон, а гитаристы наигрывали негромкий и нескончаемый, но приятный мотив, не забивавший мысли жестким ритмом.

«Атмосферненько».

Чарльз галантно подвинул стул, усаживая спутницу.

— Мерси, — церемонно отпустила фон Ливен, подбирая юбку.

— Что вам предложить? — любезно осклабился кавалер. — «Шартрез»? «Шампань-коблер»? Выбор невелик, но Карен — он тут барменом — уверял, что здешний пунш не хуже «плантаторского» или барбадосского!

— «Шампань-коблер», — томно молвила Елена, затем поморщилась и отмахнулась, выходя из образа. — Чарли, — сказала она ласково, — а давайте спустимся со сцены? Мне, право, не хочется затягивать вечер ради пустопорожней болтовни. Я даже спрашивать не буду, от кого вы получили задание встретиться со мной… Вполне вероятно, что вы и сами не в курсе! В общем, задавайте свои вопросы. А я отвечу.

Обескураженный опер глядел в темноту за толстым стеклом, и собирался с мыслями.

— Ну-у… Нет, Хелен… — замямлил он и смолк, краснея, мешая стыд со злостью. Минутой позже буркнул: — Ладно! С имперсонацией у меня точно проблемы… Скажите, Хелен… Это я не для кого-то спрашиваю, для себя! Вы действительно гражданка ГДР?

— Да, Чарли, — понимающе улыбнулась фон Ливен, — действительно. Жила в Восточном Берлине, сейчас — здесь, в Москве. И нисколько не расстраиваюсь, что оборвала связь со Штатами! Наоборот, здесь я дома. Ведь мой отец — русский. Самый настоящий барон. Был. Давным-давно, в Российской Империи. А вот с Советским Союзом не ужился, хотя и скучал по родине…

— Значит, вы — настоящая баронесса? — оживился Чак.

— Ну, да, — улыбнулась Елена, подпуская к губам ехидцу. — Валяйте, Чарли, спрашивайте не для себя!

— Ладно, — буркнул Ливен. — Меня просили узнать, почему вы стреляли в Мика… Михаила Гарина, и почему вам за это ничего не было!

Выпалив вопрос, он зарделся, как подросток, увидевший старшую сестру, принимающую ванну.

— Стреляла почему… — усмехнулась Елена, но не стала выдавать личные причины. — Ну, такое мне задание выпало. А хожу на свободе, сижу, вот, с вами потому, что согласилась работать на КГБ. Не пугайтесь, Чарли! Я не двойной агент, всё по-честному. И я по своей воле пополнила легион чекистов. Да и за что меня наказывать? Раненый Гарин выжил, сменил фамилию и куда-то умотал…

— В Сибирь, — вымолвил Чарльз.

— Ну, вот, вы и это знаете! Так чего спрашивали?

Шустрый официант, в котором девушка узнала младшего оперуполномоченного Сосницкого, мигом выставил высокие стаканы с коктейлем и блюдца с «закусью».

— Хелен… — вытолкнул американец, проводив опера глазами. — Буквально вчера меня посвятили в одну тайну… Хотя я, если честно, не хотел ничего такого знать! Хм… Да мне до сих пор не по себе! Оказывается, по обе стороны Атлантики власть принадлежит не парламентам и не президентам с премьерами, а одному человеку…

— «Координатору», — кивнула баронесса, потягивая «Шампань-коблер» через соломинку. — А вы что, всерьез полагали, будто сами выбираете дядьку, который временно пропишется в Белом доме? Милый Чарли, демократия для того и придумана, чтобы нации «свободного мира» дулись от гордости, наивно полагая, что это они выбирают правителей. Один умный человек — и большая язва в придачу — сказал однажды: «Если бы от выборов что-нибудь зависело, нас не допустили бы до голосования!»

Ливен поежился.