Страница 17 из 35
- Это ваше?
Похититель рыбы говорил низким голосом. В его произношении чувствовался какой-то акцент.
- Да, месье, - ответил Гастон, - это наше.
Незнакомец ещё раз поднял руку, в которой была рыба, но тут же опустил её.
- Я был вынужден… - сказал он, - чтобы не умереть с голоду.
Гастон шумно глотнул слюну. Незнакомец положил рыбу на камень и принялся скрести её ножом.
- Войдите, - добавил он, - и не бойтесь. У меня нет охоты ссориться с вами.
Мальчики протиснулись вовнутрь дота, не спуская глаз с незнакомца.
- Садитесь, - сказал похититель. Гастон и Бернар уселись на камнях, окружавших костёр. Незнакомец продолжал скрести рыбу, как бы позабыв об их присутствии. Узкая полоска света пробивалась сквозь расщелину в стене. Она, как стрела, отлого падала на пол. В доте чувствовался сырой холод подвала и затхлый запах заброшенного места.
- Меня зовут Шмидт, - сказал похититель, - Гергардт Шмидт.
Он опустил очищенную рыбу в банку из-под консервов и принялся скрести следующую.
Мальчики смотрели на него с открытыми ртами.
Дот, словно раковина, шумел эхом далёкого отлива.
- Так вы немец? - спросил чужим голосом Бернар.
Шмидт повернул к нему лицо. Многодневная щетина покрывала его щёки и подбородок.
- Да. Я немец, - ответил он.
Мальчики обменялись быстрым взглядом. Гастон снова глотнул слюну. Он словно желал что-то сказать, но вместо этого только облизнул пересохшие губы.
- Что же вы здесь делаете? - спросил Бернар.
Шмидт с размаху швырнул рыбу в банку.
- Ты хочешь спросить, откуда я здесь взялся?
С минуту он измерял их взглядом, словно взвешивая свои шансы. Большой палец его правой руки пробовал острие ножа.
- Послушайте, ребята, я у вас в руках. Я отсюда никуда не убегу. Да мне и некуда бежать. Это - единственное место во всей Франции, которое я знаю.
Он поднялся, подошёл к отверстию в бетонной стене и стал смотреть поверх дюн на океан.
- Если вы хотите, чтобы я сказал вам больше, ради бога, принесите мне чего-нибудь поесть. Дайте мне еду и питьё, я больше так не могу! При виде этих рыб и спрутов мне делается дурно.
Шмидт повернул к ребятам искажённое гримасой лицо.
- Кусок хлеба и фляжку кофе! С утра до вечера я думаю только об этом.
Он говорил по-французски правильно, хотя и с сильным акцентом. Он уже не был юношей. Вероятно, ему было лет три; дцать, а может быть, и больше.
- Так вы немец! - протянул Бернар, переложив в кармане пневматический пистолет, который давно давил ему на бедро.
- Какое имеет значение, чёрт возьми, кто я! - буркнул Шмидт. - Иногда я чувствую, что близок к помешательству. Я не могу больше сидеть в этом вонючем погребе. А это - единственное место, которое я знаю в вашей стране. И как знаю! Наизусть. Я просидел в этой яме семнадцать месяцев!
- Здесь? - спросил Гастон, выкатив, от изумления глаза.
- Здесь, - подтвердил Шмидт. - Я сидел и целыми месяцами смотрел на море. Тогда эта куча развалин называлась ещё «Атлантическим валом», а я носил на животе пояс с надписью «Готт мит унс»1. [1 «Готт мит унс» - по-немецки «с нами бог».] Я сидел здесь и всё время смотрел, смотрел, смотрел, не началось ли вторжение 2. [2 Вторжение - имеется в виду ожидавшееся тогда открытие второго фронта, то есть вторжение англо-американских войск в оккупированную гитлеровскими войсками Францию.] Я уже перестал верить в него. Я был согласен на вторжение самого ада, лишь бы только вылезти отсюда! - Он с отвращением пнул старую коробку от мармелада. - Семнадцать месяцев! Попробуйте-ка после этого выдержать здесь хоть несколько дней!… А особенно ночей…
- Вы здесь скрываетесь? Да? А что вы такое сделали?
Шмидт, прежде чем ответить, бросил исподлобья злобный взгляд на Бернара.
- Как ты, вероятно, понимаешь, я, пожалуй, не сидел бы здесь по собственной воле, питаясь той гадостью, которую крал у вас. Это - счастье, что я набрёл на ваши удочки. Без них я уже давно вынужден был бы сдаться.
Он поднял голову так высоко, что полоска света, проникавшая сквозь отверстие в стене, упала ему на лицо…Мальчики увидели, что у него светлые, голубые глаза.
- Принесите кофе и хлеба, тогда я вам всё расскажу. А сейчас с меня хватит.
Медленно, не обращая на ребят ни малейшего внимания, он направился в угол и, повернувшись лицом к стене, улёгся на подстилке из сосновых веток. Его едва можно было различить в полумраке, царившем в глубине подземелья. Всем своим видом он давал понять, что считает разговор законченным.
Мальчики неуверенно переглянулись.
- Я принесу вам что-нибудь поесть, - решил наконец Гастон. - А рыбу вы тоже оставьте себе.
Шмидт не отвечал. Несколько минут мальчики ещё продолжали смотреть на Шмидта, лежавшего без движения, на его голову, втянутую в плечи.
Наконец они вышли наружу. Их ослепило солнце, искрившееся в песке. Лишь (теперь они почувствовали, как холодно, темно и душно было в доте.
До самого подножия дюны они не заговаривали друг с другом, поглощённые недавним переживанием. Только когда входили на лесную тропинку, Бернар сказал:
- Как, по-твоему, что надо делать? Гастон ожесточённо шагал, нахмурив
брови, опустив голову. Бернар немного подождал и, не услышав ответа, продолжал:
- Это не простая птица! Ты слышал, что он сказал? Он был немецким солдатом на «Атлантическом вале». Оккупант!
Гастон, казалось, не расслышал. Он быстро шёл вперёд, продолжая смотреть в землю.
- Самое лучшее, что мы можем сделать, - не унимался слегка запыхавшийся Бернар, - это рассказать обо всём в жандармском отделении.
Гастон резким движением поднял голову.
- В жандармском отделении? Что это нам даст? - Он с беспокойством взглянул на Бернара. - Разве тебе не интересно знать, что он ещё расскажет? Откуда он здесь взялся и… и вообще? Наконец, это никуда от нас не уйдёт. Что тебе за интерес, если он расскажет это вместо нас жандармам?
Бернар молчал, сбитый с толку.
- Может быть, это бандит, которого разыскивают, - наконец робко возразил он, - или, ещё того хуже, военный преступник? Откуда ты знаешь, может быть, он один из тех - из Орадура? 3. [3 Орадур-сюр-Глан - селение во Франции, зверски уничтоженное гитлеровцами 10 июня 1944 года. Мужчины Орадура были расстреляны, женщины и дети сожжены заживо в церкви, где они искали спасения. Всего погибло 800 человек.]
Гастон что-то обдумывал. Лицо его приняло упрямое выражение.
- Лучше всего пойдём сразу же в полицию, - настаивал Бернар. - Если окажется, что он злодей, его поимка будет нашей заслугой.
Гастон презрительно усмехнулся.
- Так. А в награду жандарм проводит тебя домой и спросит твоих стариков, позволяют ли они тебе таскаться по ночам.
Бернар растерялся. Некоторое время они молча шли нога в ногу. Впереди появились первые дома Мимизан-Пляжа.
- Ну, так что же? - спросил Бернар.
- Прежде всего никому ничего не говорить. Это мы всегда успеем. А после полудня принесём ему что-нибудь поесть. Рискнём, а?
На том и порешили. Гастон пошёл по лесной дороге в Мимизан, а Бернар побежал вдоль пляжа домой. Было ещё очень рано, и в саду не успела высохнуть роса. Когда Бернар перелезал через забор, все в доме спали.
Мальчик быстро разделся и нырнул под одеяло. Однако заснуть он не мог. В голове у него бродили беспокойные мысли. В довершение ко всему из сада раздавался громкий свист дрозда.
Около восьми часов в комнату вошла госпожа Оливье. Сказав «Доброе утро!», она поторопила сына с одеванием. Бернар зевал, потягивался, делая вид, что его разбудил приход матери. Госпожа Оливье подошла к окну.
- Почему ты не опускаешь на ночь жалюзи? - спросила она.
Бернар в ответ что-то неразборчиво буркнул и слез с постели.
Госпожа Оливье ещё несколько минут присматривалась к газону, не просохшему от росы, потом вытащила платок и провела им по тончайшему слою сосновой пыльцы, золотившейся на подоконнике.