Клич

Когда бы речь шла об одной только Турции, вопросов не возникало бы — у России к тому времени было вполне достаточно сил, чтобы продиктовать ей свои условия мира. Но кроме Турции была еще Англия, и была Австрия, номинальная союзница России по Тройственному союзу, а на деле главный ее конкурент на Балканах.

В случае безусловного освобождения славян Балканского полуострова и предоставления им полной самостоятельности Габсбургская монархия должна была смириться с неизбежным: потерей и своих населенных славянами территорий, а также значительных рынков сбыта.

С другой стороны, усиление России на Балканском полуострове представляло серьезную опасность и для Англии, которая видела в этом, и не без основания, вполне реальную угрозу коммуникациям, связывавшим ее с Индией. Государственному канцлеру было хорошо известно, что как раз в эти дни шли оживленные переговоры между английским кабинетом и турецким правительством о гарантиях, обеспечивающих господство Великобритании на Босфоре и Дарданеллах. Поднимался даже вопрос о возможности ввода в проливы английской эскадры.

Не оставалась безучастной к балканским делам и Германия. Всячески поощряя Россию на войну с Турцией, Бисмарк рассчитывал вернуться к вопросу отторжения от Франции Эльзаса и Лотарингии.

Но эта общая раскладка сил имела и свои оттенки и нюансы. Так, например, возникает вопрос, что же толкнуло Австрию на союз с Россией, когда возникла необходимость оказания помощи славянам Балканского полуострова? Действительно, на первый взгляд союз этот плохо вязался с общим направлением австрийской политики, но только на первый взгляд: ставя перед собой задачу присоединения к монархии Боснии и Герцеговины, Австрия вынуждена была поддерживать в этих областях антитурецкие настроения.

Горчаков учел эту особенность австрийской внешней политики и, не желая портить отношения с Веной, а также не желая допустить усиления ее авторитета как единственного покровителя славян, решил проводить вмешательство в балканские дела совместно с Австрией, что к тому же не противоречило принципам соглашения грех императоров.

Договоренность, казалось, была достигнута, но тут возникли новые трудности: если Горчаков настаивал на предоставлении народам Балканского полуострова самой широкой автономии, то министр иностранных дел Австрии Андраши намерен был ограничиться лишь минимальными мероприятиями. В противном случае он решительно отказывался от совместных действий. Скрепя сердце Александр Михайлович пошел на уступки. В результате был подписан так называемый Берлинский меморандум, который предполагалось немедленно вручить турецкому правительству. Германия присоединилась к России и Австрии.

Англия, которая в это время готовилась к захвату Афганистана, категорически отказалась поддержать даже эти минимальные требования европейских держав; более того, Дизраэли сделал все возможное, чтобы настроить Порту на отказ от переговоров: английский кабинет усматривал в них ослабление своего влияния в Турции.

Ввиду этого демарша Бисмарк и Андраши неожиданно пошли на попятную, но Горчаков продолжал настаивать на вручении меморандума, даже если Англия и не примет в этом участия.

Снова начались затяжные переговоры, а между тем положение Сербии становилось все более катастрофическим: турки развернули стремительное наступление на Белград. Снятый на время вопрос о возможности войны приобрел еще большую актуальность. Военный министр Милютин уже давал распоряжения о частичной мобилизации войск, проводил инспекционные поездки по черноморским укрепленным районам, генерал Обручев явился в Ливадию со своим планом возможных боевых действий на Балканском полуострове. Александру Михайловичу предстояло выработать дипломатическое обеспечение намечавшейся кампании.

В первую очередь, конечно, необходимо было заручиться нейтралитетом Австрии — в случае начала войны ее войска постоянно угрожали бы нашему флангу. Но для этого требовалось более основательно прощупать позицию, которую займет Германия, — без ее помощи Австрия на конфликт с Россией не решится, это было ясно: русские объединенные силы разбили бы ее в несколько дней.

Страстно желая русско-турецкой войны и еще больше русско-английской, Бисмарк не хотел войны русско-австрийской, так как это вынудило бы его делать выбор между Россией и Австрией. Если он не выступит на стороне Австрии, Австрия будет разбита, что усилит Россию, а это крайне опасно. Если же он выступит на стороне Австрии, то на стороне России выступит Франция, и самой Германии придется воевать на два фронта, что тоже весьма нежелательно. Правда, Бисмарк попытался через своего посланника Швейница пообещать активную поддержку России при условии, если она согласится на оккупацию Эльзаса и Лотарингии, но Горчаков решительно отверг это предложение. В то же время он со всей очевидностью понял, что в предстоящей кампании Австрии трудно будет рассчитывать на поддержку своего соседа, следовательно, договориться с ней о нейтралитете не составит большого труда. Таким образом, хотя бы в этот вопрос была внесена некоторая ясность.

До сих пор неясным оставалось только отношение Турции к Берлинскому меморандуму, в одном из главных пунктов которого содержалось требование немедленного заключения непродолжительного перемирия с Сербией. После этого предполагалось созвать конференцию западных держав с участием турецких представителей, на которой окончательно должен был решиться вопрос об урегулировании дел на Балканском полуострове.

Турция, подстрекаемая англичанами, хранила подозрительное молчание. Тогда по инициативе Горчакова ей был предъявлен ультиматум, в котором указывалось, что в случае ее отказа от перемирия в Сербии с ней будут разорваны какие бы то ни было дипломатические отношения.

И вот — ответ, который Дмитрий Алексеевич Милютин назвал "ловушкой": турки вроде бы сделали миролюбивый жест и предложили перемирие сроком на шесть месяцев.

На совещании в Ливадии Александр Михайлович решительно высказался против.

"За шесть месяцев Порта перевооружит свою армию и снова начнет войну", — сказал он.

"Так что же вы предлагаете?" — растерянно спросил царь.

Горчаков помедлил; он понимал, что теперь от его позиции зависело многое: предстояло либо принять предложение Турции, которое вполне устраивало Англию и Австрию, либо решаться на сепаратное выступление. Присутствующим на совещании не следовало объяснять, что, приняв условия турок, они давали молчаливое согласие на оккупацию уже захваченных ими сербских территорий, а созыв мирной конференции автоматически откладывался на полгода, в течение которого могла измениться и сама расстановка сил: серьезно настораживала та легкость, с которой приняла Австрия турецкие предложения, об Англии не стоило и говорить.

Вот тут-то и было произнесено слово "ловушка".

"Ловушка?" — рассеянно переспросил Александр Михайлович.

И сразу же в разговор вступил Милютин.

"Я вижу, что у нашего любезного князя, — сказал он с желчью, — нет по этому поводу сколько-нибудь существенного предложения".

"Уступить Турции?" — спросил Адлерберг.

Это взорвало Горчакова.

"Ни одно из моих предложений, да будет вам известно, любезный граф, — сказал он, жестко блеснув стеклами очков, — не принималось мною единолично. Не далее как вчера вечером, да-да, именно вчера вечером, вы сами высказывали мне всяческие симпатии и в совершенно определенных выражениях поддерживали сделанные мною заявления".

Адлерберг, не ожидавший столь быстрой и столь решительной реакции Государственного канцлера, выглядел заметно смущенным. Царь с сочувствием посмотрел на своего любимца.

"Не горячитесь, Александр Михайлович, — сказал он, — ведь вас же никто не обвиняет. Однако мне бы хотелось все-таки услышать ваши соображения".

"На предложенное нам перемирие нельзя идти ни при каких условиях", — ответил Горчаков и, чтобы скрыть волнение, вытащил табакерку.