Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 10



-Знаете, что это было? - спросил великий генетик. - На срез слизистой оболочки человеческого желудка я капнул алкоголем. Вот что происходит в организме при введении в него спиртного. Поэтому незамедлительно пойдем и примем по стакану.

Лишенный всяких представлений об этом - куда Коля Штанько привел человека из Воронежа Дубровина? Естественно, в шалман Савеловского вокзала, так удачно расположенный визави от редакции. Где под водку намеревался выведать Штанько, чем дышит воронежец, каково его жизненное кредо и ориентиры.

Но даже после употребления полутора килограммов водки кашинского изготовления (а уж она-то расквашивает человека куда шибче "кристалловской", александровской и даже шуйской) - человек из Воронежа молчал и не рассекречивался.

Добросовестный Штанько пытался растормошить тучного человека, рассуждая о тонкостях литературных стилей, о литоте, синекдохе, полисиндетоне, в конце концов о победах советской науки в космосе, в конце концов о бабах - воронежец молчал.

В номере гостиницы "Балчуг" толкачи все так же, но уже с рас пухшими носами от шелобанов, играли в карты. В буфете гостиницы ничего. кроме ужасающего "рислинга", не было. Но увенчать рислингом несостоявшиеся собеседования с Дубровиным Коле Штанько не удалось: кандидат в главные редакторы, не снимая ортодоксального покроя порток, вмертвую спал. Редкостное явление: задание самого-то Семенова выполнено не было. Но, раз уж воронежский кот в мешке - ныне москвич и надо его пристраивать к должности, вроде как теперь через предварительные должности прикатывают к президенству Д.Медведева - промежуточно Дубровин был определен редактором экономического отдела. А вскоре и воцарился.

И, как справедливо писал классик -"Не всякая птица долетит до середины Днепра". Не всякому Моралевичу на его работе удается дожить до сорокалетия. И по случаю такового в ресторане "Прага" мы с женой устроили для редакции славный праздник кяргуду, оно же сабантуй. Юбиляр был в смокинге из английского сукна черного цвета №29.

Всю-то жизнь юбиляр ходил черт-те в чем. А потом, с первых литературных заработков, решил увенчать себя достойным прибарахлением. И его бывшие соученики по балетной школе театра им. Станиславского и Немировича-Данченко ( отчего среди блатных имел нынешний юбиляр погоняло Балет), теперь-то солисты балета, нацелили:

-В ателье на Кузнецком мосту есть закройщик Славик Зайцев. Он теперь уже забурел, но сошлись на нас, он не откажет.

И Славик Зайцев построил для меня из песочного габардина совершенно еретический, антисоветский костюм при пиджаке без лацканов. Плюс смокинговую пару.

В "Комсомольской правде" габардиновый костюм вызвал подлинное осатанение двух тогдашних фельетонистов газеты, Суконцева и Шатуновского. (Оба эти старателя присатирности представлены в антологии "ЭКСМО").

На юбилее я красовался в смокинге. И Славик Зайцев, конечно. не виноват, отбортовку лацканов на смокинге он встраивал из лучшей волосяной сетчатки. Может быть, даже из волос хвоста самца газели Гранта. Но в растроганности чувств припав ко мне (выше не доставал) Е.П. Дубровин, уже главный редактор, слюнями, соплями и слезами так расквасил на смокинге мой левый лацкан, что он навсегда покоробился и утратил товарный вид. Тогда, возможно, я и окружающие услышали произнесение Дубровиным не менее сорока слов подряд. Слова эти были о том, что теперь для меня в "Крокодиле" настанут золотые времена, тематический и стилевой карт-бланш, и обобщающий фельетон, до сих пор для меня запретный - восторжествует.

Однако, как писал другой классик - "недолги были радости". И вскоре Дубровин сказал мне, уложившись слов в двадцать шесть:

-Товарищ Моралевич, над вашей головой сгустились грозные тучи.

-А что же, - сказал я, - я уже привык, что над моей головой всегда сгущаются грозные тучи, а в тарелках у трудящихся никогда не сгущается суп. Так какое еще говно приплыло по речке ко мне?

-В бытность М.Г. Семенова главным редактором вами совершено в Азербайджане тяжкое уголовное преступление. По указанию Генеральной прокуратуры СССР вам надлежит немедленно вылететь в Азербайджан и предстать перед следствием.

-Что за преступление?

-Это тайна следствия.



-Где наша не пропадала. Подписывайте командировку.

-Командировки вам не будет. Вы прибудете в Азербайджан не специальным корреспондентом "Крокодила", а просто гражданином. Прошу сдать служебное удостоверение.

-Сдать? А ху-ху не хо-хо? Так слушай, воронежский ублюдок: (две строки "ухтижмлаговского" мата и одна строка "ангарлаговского" мата опускаются. ) - Более десяти раз я летал в Азербайджан - и только в качестве спецкора. Стало быть, и преступление я мог совершить только в качестве спецкора. Спецкором я и предстану перед загадочным следствием.

-Отказываясь вылететь как рядовой гражданин - вы будете этапированы к месту следствия прокуратурой.

И прокуратура ждать себя не заставила. Звонком домой грозный человек меня уведомил, что этапирование состоится в течение трех дней. На это я сказал важному чину: двумя этажами выше надо мной живет любимый ученик академика Курдюмова, знаменитый физик-теоретик и мой друг Армен Хачатурян (давно уже ПОЖИЗНЕННЫЙ профессор Калифорнийского университета). Ввиду скотского отношения к нему в СССР профессор намерен покинуть страну. И для острастки, чтобы профессор не рыпался - перед нашим подъездом круглосуточно и демонстративно стоят две "волги" КГБ. А равно с ними возле дома дежурят буржуазные гиены пера из "Франс-пресс", "Ассошиэйтед-пресс" и разных там "Шпигелей", чтобы отразить на своих страницах возможный арест физика. Так что подгребайте к моему дому, прокуроры: ребяткам из иностранных агентств будет не менее любопытно снять мое этапирование.

Я ребяток уже оповестил.

На другой день командировку спецкора курьер "Крокодила" Танечка Волкова привезла мне домой.

Ах, моя несказанно любимая страна! Всю жизнь категорически невыездной (по запросу монгольской стороны не выпущенный даже туда для чтения лекций!) - я всю-то свою самую большую в мире державу буквально обползал на брюхе. На брюхе не из раболепия, а как этнограф и в меру отпущенного мне - защитник людей.. Так что же мог я натворить в любимом мною Азербайджане, с которым часто и ссорился, а со вторым секретарем тамошнего ЦК Елистратовым обнимался при встречах и прилюдно называл дядей Петей?

Поселен я был не в СИЗО, а в двухкомнатном "люксе". Прокурор Азербайджана Ибрагимов был учтив и изыскан. Следствие возглавил следователь по особо важным Чумаков. На допросы меня доставляла черная "волга" с проблесковками и сиреной. Чай подавался в хрустальных национальных сосудах "армуды". С козинаками, фей-хоа и прочими восточными сладостями.

Совершил же я вот что: четырнадцать с половиной лет назад (а срок давности по таким делам составляет пятнадцать лет, так что очень ловко есть целых полгода, чтобы упрятать меня лет на десять) я:

Возник на Бакинской трикотажной фабрике.

       Опечатал её цехи своими служебными визитными карточками

Шантажируя криминальное руководство фабрики разоблачениями - вывез с территории грузовик новозеландской шерсти в шпулях и реализовал неизвестным покуда цеховикам.

На квартире главбуха фабрики, в присутствии её директора - получил взятку. (Теперешними деньгами - тысяч под двадцать долларов.)

-Итак, - огорчил я прокурора республики, - вот какой компот: беда в том, что я даже не могу быть с вами честен или нечестен. Со времен называемых событий прошло четырнадцать лет. По восемь месяцев в году я бываю в командировках. Это встречи с тысячами людей, наслоение в памяти тысяч событий и обстоятельств, сотни населенных пунктов…Что у меня отложилось в памяти по прежним посещениям Азербайджана? И я, и вы, наверное, помните мой распотешный фельетон о фигурном урагане, который пронесся над селением Тангяруд. Ураган этот сорвал крыши и разрушил подворья только у местных представителей власти и партийных работников, и только они получили большие возмещения убытков как пострадавшее от стихии. Я влюблен в бакинский Молоканский садик. Я свой человек у здешних молокан. Я свой человек в слободе Красный Еврей. Экстремал, я даже побалансировал на грани Обрыва самоубийц. Я озирал Каспий с вершины Девичьей башни. Мне показывал республику тончайший её знаток и хранитель музейных фондов Роман Шеин. Я облазил весь завод по производству столь чтимого в России портвейна "Агдам". И там произошло у меня такое сроднение с коллективом, что один растроганный старик сказал:"Синок! Джан! Шистьдесят пять лет работал на этот осадочный колонна. Видишь бочка? Два центнер сивушного масла! Мой масло, никому не нужен, дару тебе. В Каспий выльешь - весь осетрин кверху брухом, весь твой!". Мне деликатно объясняли, пусть никого в Азербайджане это не обидит, что громадный диаметр кепки "маштагинка", названный по именованию селения Маштаги - так велик для того, чтобы двое мужчин не могли сойтись на то критическое расстояние, когда меж ними вдруг да возникнет гомосексуальное влечение. Я помню еще чертову прорву азербайджанскостей, я даже был представлен находящемуся в полужидком состоянии пророку по имени Этага - но я решительно не знаю, где расположена Бакинская трикотажная фабрика, кто её главбух и директор. Вот мои визитные карточки, они те же самые, что четырнадцать лет назад. Сличим их с теми, которыми я опечатывал цехи четырнадцать лет назад, и если оно совпадет - я сразу беру руки за спину и, как в опере "Борис Годунов" в сцене про Василия Грязнова, набегайте с криками:"Вязать его! Вязать!"