Пиф-паф

Есть замечательная осетинская пословица: "Вглядись в лицо человека и отдай ему его долю мяса". Вот так потом Максим Горький вгляделся в Бабеля — и на несколько лет отправил его "в люди". Для постижения

волшебства малых малостей, из которых потом соткется читательское доверие и приязнь к писателю. Бабель постиг и всё соткалось.

…Когда-то мне выпало счастье двадцать три минуты слушать академика Панченко, рассуждавшего всего лишь об одном меленьком стихотворении Лермонтова — "Выхожу один я на дорогу".

Исаак Бабель в ораторской изустности не преуспел. Он и характеризовал себя так: "Я скандалю на бумаге и заикаюсь на людях".

Автор этого эссэ, хоть и не заикается на публике, тоже брезгливо относится к президиумам и трибунам. Но, приведись случай, я, как Панченко, мог бы час запальчиво и обоснованно препарировать всего одну фразу из "Конармии" Бабеля, фразу, которая — одна! — вместила в себя всю неохватность и ужас Гражданской войны: "Тогда Кондря из пулеметной команды взял голову старика меж колен и зарезал его не забрызгавшись".

У нетленных Ильфа и Петрова есть очерк о военных учениях. Там присутствует фраза: "Пахло порохом. Сделаем уступку забияке Вишневскому: пахло бездымным порохом". Ага, тем самым бездымным, секрет которого слямзил для России во Франции недавний номинант на звание "Имя Россия" дедушка Менделеев.

Что ж, и знавал мир великих писателей-баталистов, и русские обретаются в этом ряду отнюдь не на последнем месте. Пушкин тут, и Лев Николаевич, и Бабель, и Богомолов с "Августом 44-го", и проклинаемый Россией и приговоренный заочно к смертной казни перебежчик из ГРУ Виктор Суворов с "Аквариумом" и "Освободителем", и еще сто достойных персон (извините за неперечисление, слишком длинен ряд).

А Ремарк? А Хемингуэй с десятилетиями запрещенной в СССР "По ком звонит колокол"? Да взять оттуда одну только главу, начинающуюся словами: "Эль Сордо принимал бой на вершине высокого холма" — и впору преклонить колени перед писателем и знатоком предмета. Вот где громы, вся неистовая партитура и трагизм боя с запахом крови и его, его — запахом бездымного пороха, а не маканинского запаха размокшей селитры на складе китайских петард.

Наша страна отдельна и штучна. В ней веками могло чего-нибудь да не быть. Даже пародии на гражданские права, например. Осознания ценности даже единичной человеческой личности, когда у нас даже с точностью до миллиона безвестно, сколько людей погибло в голоды и Гражданскую войну. А уж голоды в нашей стране — это пальчики оближешь, а не голоды. Случались любые — и никогда никаких эпидемий, как при голодах в прочих странах. Потому что при советских голодах на трупах вспучиваться и вздуваться нечему, плоть на скелетах отсутствует.

Здесь на крик хочется голосить, что во всех белых армиях с первых дней Гражданской войны БЫЛИ ОТМЕНЕНЫ ВСЕ НАГРАДЫ. Ибо какие могут быть награды за братоубийство? А что же противоборствующая Красная армия? О, здесь за братоубийство возвышали до небес, осыпая с головы до пят орденскими блеснами и медальными мормышками.

А обе чеченские войны? Ведь если не лгать о каком-то наведении конституционного порядка — обе войны эти были войнами гражданскими, братоубийственными, своих со своими.

С шестидесятых годов знаток Чечни с самого донышка, изнутри — сообщу я сочинителю Маканину, что никогда не плавились чеченцы от сердечия к русским. И в самом-то центре города Грозного стоял тут помпезный бюст генерала Ермолова. И когда-то на постаменте, впоследствии зачеканенные, были тут слова генерала, что не обретет покоя его душа, покуда останется вживе хоть один чеченец.

Сообщаю автору "Асана", хотя сам он это наблюдал, но скорее всего, как и во многих еще случаях — не вдумывался в истоки явления: видывал Маканин плюющихся русских женщин? Да сколько угодно, причем в основном не через плечо. А нанайки, табасаранки, бурятки, татарки — плюются? Сплошь и рядом. А вот плюющуюся чеченку или ингушку, будь она хоть в необходимости ангинозно-гриппозного отхаркивания или раздосадована, даже взбешена — плюющейся не увидеть. И только в одном месте раскрепощали себя горянки от слюноотделительного неприличия — возле бюста генерала Ермолова. И такое интенсивное и обоеполо (даже при выставленном при бюсте милиционере) происходило здесь плевание, что не высыхали плевки даже при суховеях и в сорокаградусную жару.

А не чеченцев ли и ингушей, всех до единого, кто уцелел, 23 февраля 1944 года войска НКВД и Красная армия — известно что? Их, их, чеченцев и ингушей.

А какой республике, единственной в СССР, что унижало её народы, НИКОГДА не позволялось иметь первым секретарем человека коренной национальности? Конечно: Чечено-Ингушетии. А будь первым секретарем в республике Докку Гапурович Завгаев — он и в 1969 году вряд ли заказал моё убийство, а его заказали русский первый секретарь обкома С.С.Апряткин и русский четвертый секретарь М.А.Дорохов (общереспубликанская кличка — Кальтенбруннер).

А что же до наград в первой и второй чеченских войнах? Да. незамолимое лютовство происходило как с той, так и с другой стороны. Но увенчивали ли наградами своих моджахедов и нукеров Дудаев или Масхадов? Не увенчивали, как и белые армии в войну Гражданскую. Потому что — пусть обостренное, пусть межрелигиозное, но всё же происходит братоубийство. Ну, а Москва, Кремль? О, обвалы, осыпи Звезд Героев и орденов происходили с этой стороны. Да тот же палач и недочеловек Буданов — он тоже орденоносец. Тогда как в романе "Асан" одичалыми варварами представлены как раз чеченцы.

Здесь напишу, что встречал я в Чечне людей самого высокого интеллекта. При том — не пылающих любовью к русскому Большому Брату. И уж они как в мирные годы, а в годы войны тем паче — могли бы придумать для неприятеля обиднейшие именования. Пошибче, скажем, слов "Ванек" или "кацап". А не унизились до этого, общенародно называя противников только так: "федералы".

Два министра внутренних дел СССР, Щелоков и Федорчук, писали на меня гадостные представления на Старую площадь, что писатель этот сделал основной своей профессией планомерную травлю рабоче-крестьянской милиции. По этой бы причине и мне звать милицейских работников, как было принято — "красноперые", "лягавые", "цветные". "барбосы"… Или как теперь несется отовсюду, из уст даже стражей порядка о самих себе: "Мент, мент, мент". Но из меня, кроме слова "милиционер" — иного не вытянуть.

А вот мартышку в "Докторе Айболите" звали Чичи. И вприпрыжку, даже с любованием на страницах романа "Асан" рассыпаны именования целого многострадального народа: чичи, чичи, чичи.

Нет, не чичи. В перенаселенной и навидавшейся любого горя республике до восьми человек стояли в очередях на дойку колхозной коровы, чтобы считаться колхозником и не иметь утеснения от властей. По таковой причине в вынужденное отходничество по стране пускались чеченские бригады, и встречались они мне аж на Чукотке.

Пусть люди из лагеря патриотов побегут в Москве на Красную Пресню к скульптуре Шадра "Булыжник — орудие пролетариата", вырвут из рук пролетария булыжник и бросят его в меня за одну мыслишку, изложенную мною в романе "Проконтра". Такова эта вольтерьянская мыслишка: истинно, глубинно русских изобретений на свете существует три. Это: ГРАНЕНЫЙ СТАКАН, ТЕРРОРИЗМ и ХАЛТУРА.

И ныне при гастарбайтерстве и отечественных шабашниках каких только проклятий не изрыгает россиянин в адрес беспросветно халтурных и криворуких шабашных бригад из Молдавии, из Коломны, с Украины, из Таджикистана…

Тогда как чеченец или ингуш, строит он или воюет — НЕ УМЕЕТ ХАЛТУРИТЬ. Одинаково артистично владея по мирному времени кельмой, затиркой, рубанком и плотницким топором, а по вынужденности — гранатометом.