Страница 21 из 66
Концепция автора среди прочего предполагает, что влияние на нас печатной прессы глубже, чем мы считаем. Классический пример: массовая печать книг и брошюр позволила информации распространяться быстрее и дальше и ускорила процесс эволюции знаний, кульминация которого пришлась на Век разума. Постман отмечает, что развитие типографского дела не только ускорило информационные потоки. Оно повлияло на восприятие человеком окружающего мира. «Печать делала акцент на таком понятии, как интеллект. Преимущество отдавалось реальной и рациональной работе мозга, — отмечает автор. — И одновременно печать поощряет публичные и логично выстроенные дискуссии серьезных вопросов»[87]. Именно новый образ мышления, а не только новая информация привели к тому, что интеллектуальное наследие эпохи Просвещения и научный метод естественным образом стали следующим этапом. Другими словами, Гутенберг полагал, что подарил миру свободу информации, но на самом деле он фундаментальным образом изменил наше отношение к ней.
Более свежий пример технологического детерминизма — внедрение кнопки «Мне нравится» в соцсетях. Если почитать опубликованные примерно в одно время блоги разработчиков, становится ясно, что первоначально создатели ставили целью избавиться от лишних комментариев под постами пользователей. Разработчики заметили, что многие пишут короткие одобрительные комментарии вроде «Круто» или «Мне нравится». Они считали, что проблему можно решить, добавив кнопку «Мне нравится», и тогда под постом останутся только более содержательные комментарии. Иными словами, целью этого нововведения было совершенствование сервиса. Но вскоре разработчики заметили необычный побочный эффект: пользователи начали проводить больше времени в соцсети.
Сегодня мы понимаем, что поток лайков стал для пользователей своеобразным индикатором социального одобрения. Он свидетельствует о том, что другие люди думают о вас. Понимание того, что каждое написанное слово способно дать доступ к этим индикаторам, запустило сложившиеся издревле социальные механизмы и неожиданно сделало эту сеть более привлекательной. Если раньше пользователи заходили изредка, чтобы посмотреть, чем заняты их друзья, то теперь они регулярно подключались к сети в течение дня, чтобы узнать, сколько лайков собрал их последний пост. Вскоре большинство остальных платформ тоже внедрили подобные индикаторы одобрения: кнопки «Избранное», «Ретвит», автоматические теги для фотографий, значки, обозначающие уровень активности. Развернулось технологическое соревнование в области, которая получила название «моделирование внимания». В результате этой битвы мы получили небольшое количество весьма влиятельных технологических платформ-монополистов и утомленное население, измотанное все большим вниманием, которого требовали мерцающие экраны телефонов. А все из-за небольшой группы разработчиков, которые хотели избавить соцсети от лишнего хлама[88].
Основная особенность технологического детерминизма заключается в том, что конкретные инновации влияют на наше поведение таким образом, которое их изобретатели не планировали и не могли предвидеть, внедряя новые инструменты. Возможно, эта мысль заставит вас чувствовать себя неуютно. Это нечто сродни наделению неодушевленных предметов разумом, словно сама технология решает, каким образом вы будете ее использовать. В этом вы не одиноки. Сегодня многие ученые сторонятся детерминистского подхода, который в последнее время вышел из моды. Научные круги в наши дни больше очарованы теориями, что инструменты могут служить средствами социального влияния. Но чем больше я изучаю взаимосвязь технологий и культуры труда, тем больше убеждаюсь, что в этом отношении нам есть чему поучиться у детерминистов.
Но прежде чем приводить свои доводы, давайте избавимся от пугающих предположений, будто инструменты наделены разумом. Если мы внимательно изучим случаи технологического детерминизма, в их основе почти всегда лежат практические причины. Новые инструменты открывают для нас новые возможности в поведении и одновременно заставляют отказаться от каких-то прежних вариантов. Если связать подобные изменения, загадочный человеческий мозг и сложную социальную среду, в которой мы находимся, в единое целое, результаты могут получиться впечатляющими и непредсказуемыми. Собственно технологии, ставшие предметом исследований, не определяют в буквальном смысле, как человек должен себя вести. Но их влияние может быть столь внезапным и неожиданным на тех, кто их использует, что теория о наделенных разумом инструментах выглядит не хуже других при попытках объяснить, что же происходит. (Ученый Даг Хилл, занимающийся исследованиями технологий, использует для описания этого явления термин «фактическая автономия».)
Если вы осторожны, всегда можно проанализировать ситуацию некоторое время спустя после внедрения нового инструмента, чтобы понять, какой он оказывает эффект. Например, в случае со стременами ученые так и сделали. Они изучили условия, при которых Карл Мартелл познакомился с этим изобретением: что происходило в сфере политики в тот момент, какие особенности нужно было учитывать при использовании кавалерии и так далее. Когда мы сейчас смотрим на ту эпоху, идея, что изобретение стремян дало толчок к развитию феодализма, кажется логичной. Но никто не планировал и не мог предсказать, что случится именно так.
Вернемся же к электронной почте. История Эдриана Стоуна и компании IBM — технологический детерминизм в чистом виде. Инструмент, который внедрили для решения простой задачи (сделать существующую коммуникацию более эффективной), привел к неожиданным результатам (сдвигу в сторону гиперактивного коллективного разума, определяющего взаимодействие сотрудников). Скорость произошедших преобразований (на это потребовалось меньше недели) говорит о том, насколько мощны эти силы, если их не обуздать.
Тенденции, подобные тем, что Эдриан Стоун наблюдал в IBM, возникли по всему миру в 1990-х в связи с распространением электронной почты, насаждая гиперактивный коллективный разум. И никто ни разу не задумался о том, имеет ли смысл столь кардинальное изменение методов работы. Мы решили использовать электронную почту, потому что она стала рациональным ответом на нашу потребность в асинхронной коммуникации в больших офисах. Следом за ней пришел и гиперактивный коллективный разум, а мы лишь оторвались от своих всемогущих почтовых ящиков, пожали плечами и саркастически заметили: «Похоже, теперь у нас такой стиль работы».
Изобретение стремян позволило империи Каролингов создать новый вид ударных войск, без которого она не смогла бы выжить. Это вылилось в отъем земель и, в свою очередь, в формирование совершенно новой системы правления. Вот так весьма полезное в своей сфере изобретение привело к пышному расцвету феодализма. Только что я привел аргументы в пользу того, что больше чем тысячу лет спустя внедрение весьма полезного в определенной сфере инструмента — электронной почты — привело к тому, что в современных офисах правит гиперактивный коллективный разум. Чтобы обосновать это заявление, давайте поближе познакомимся со сложными лежащими в основе факторами. Вероятно, именно они привели к тому, что от рационального использования электронной почты мы перешли к менее рациональной работе под влиянием гиперактивного коллективного разума. Можно выделить по меньшей мере три основные причины произошедшей трансформации.
ПЕРВАЯ ПРИЧИНА: СКРЫТЫЕ ЗАТРАТЫ АСИНХРОННОСТИ
Как я уже говорил, электронная почта помогла решить практическую проблему, вызванную увеличением размера офисов. Возникла потребность в эффективной асинхронной коммуникации. Иными словами, требовался быстрый обмен сообщениями, притом что отправителю и получателю необязательно было одновременно находиться на своих рабочих местах. Вместо того чтобы играть в телефонные кошки-мышки с коллегой, который сидит в другой части здания, можно было в любое время отправить короткое сообщение. А получатель мог прочитать его, когда у него будет возможность.
87
Neil Postman, Amusing Ourselves to Death: Public Discourse in the Age of Show Business (New York: Penguin, 1985), 51.
88
Больше об истории этого вопроса вы можете узнать из моей предыдущей книги: Ньюпорт К. Цифровой минимализм. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2019.