Третий выстрел

А от чего это у нас такой пессимизм? От того, что я каждый день и каждый божий час предаю хорошего парня Леху. Я ведь все тянула, не говорила ничего. Вот уже два своих выходных я провожу с Томером, а Лехе отчаянно вру про занятость, про бабушку Фаню, про женские критические дни. Он умный, он все понимает, но мне самой для себя надо быть честной, сказать ему прямо: у нас с тобой — всё. Ага, вот попробуйте собраться с духом и выпалить такое в лицо живому человеку. Но иначе — нельзя, непорядочно Только каждый раз, когда я беру выходной, я хочу быть с Томером и оттягиваю разговор с Алексеем.

Я звоню Томеру на мобильный — это очень дорого, поэтому говорить приходится быстро и кодовыми фразами, которые мы с ним для этого придумали. Все это ужасно неприятно, особенно, когда понимаешь, что Михаль проверяет телефонные счета своей матери и видит там номер сотового своего сына. Можно, конечно, что-то наврать про уроки с Эден, но Михаль же не дура. Вот ни разу не дура. Интересно, что чувствует мать мальчика, когда он начинает во вполне взрослом возрасте так чудить? Хорошо, что Фаня мне рассказала, откуда он взялся. Впрочем, оттуда же, откуда они все берутся, цинично подумала Таня.

Да, желание быть с Томером, снова ощутить его губы на своем теле, все перевешивает. Снова и снова повторяю фразу своей подруги: «Денег нет и не будет, а живем один раз!» После этой сентенции, произнесенной в компании одной из нас, мы дружно хохотали и на последние рубли заваливались в какое-нибудь кафе. Или просто накупали вина. Да мало ли что можно сделать под таким девизом. Это было как сигнал начинать делать глупости. Светка потом замуж вышла за военного, уехала с ним в какой-то гарнизон, а незадолго до моего отъезда вернулась в родной Краснотурбинск. Армия развалилась, муж спился, они развелись, и теперь сорокалетняя Светка считает рубли, чтобы хоть что-то в доме было, живет с матерью и воспитывает дочь-подростка. Вот тебе и «живем один раз».

Нет, надо все-таки решиться и разобраться с Лехой. Просто взять и сказать правду. И в следующий выходной я собралась с духом и позвонила не Томеру, а Алексею. Говорил он со мной сухо, что вполне объяснимо. Предложил приехать к нему, но я попросила встретиться «на нейтральной территории», где-нибудь в кафе.

— Хорошо. Я за тобой заеду.

— Не надо, я на автобусе доберусь. Спасибо.

— Никаких автобусов. Ты новости, конечно, не слушаешь?

— А что случилось?

— Взорвали автобус в Рамат-Гане. Я заеду минут через сорок. Спускайся. И не делай глупостей.

Новости я не включаю, чтобы не травмировать Фаню. Она очень сильно переживает, когда слышит про теракты и гибель людей. И я переживаю, конечно. Так что не в курсе. Редко-редко мы включаем телевизор и смотрим с ней выпуск новостей. В Израиле недавно открыли коммерческий телеканал, где новости ведет симпатичная пара, но Фаня — человек старой закалки, любит смотреть государственной канал с импозантным ведущим, обладателем солидной внешности и сексуального баритона. Но и это мы делаем редко. Особенно после того, как в прошлом году террористы убили похищенного солдата, совсем молоденького перепуганного мальчишку. Убили, когда спецназ штурмовал здание, где его держали. Попытка оказалась неудачной, хотя израильский спецназ считается одним из лучших в мире. Но тут не смогли спасти, и мальчик погиб. Вся страна была в трауре, премьер-министр, басовитый такой мужчина, взял ответственность на себя, только парня-то не вернешь. А Фане тогда стало плохо по-настоящему. Я, помню, испугалась, что у нее сердце не выдержит, не девочка, мягко говоря, вызвала скорую, но бабулька моя справилась, хвала Всевышнему. Что-то я его частенько стала поминать в последнее время.

Так что Леха прав, не надо автобуса. Пусть подъедет, заберет меня, поедем с ним, сядем где-нибудь, выпьем и поговорим. Хотя у нас и рестораны, бывало, взрывали. Ну, так волков не бояться, в лес не ходить.

Я-то прекраснодушно считала, что разговор будет мирным, двое взрослых людей смогут разобраться в довольно простых отношениях, я может быть даже всплакну — и расстанемся друзьями. Не тут-то было. Леха впервые проявил жесткость в наших отношениях, уже закончившихся, правда. Ты б, брат, раньше так меня отчитывал. За то, что я с тобой спала «для здоровья», а ты со мной — потому что нравилась. За то, что я позволяла себя любить, а к нему относилась потребительски и равнодушно. За то, что я его просто использовала во всех смыслах. Что скажешь? Прав. Вот только…

— А разве для тебя, Леха, это было откровением? Ты же прекрасно знал, что ты ко мне относишься лучше, чем я к тебе, правда же? Разве я тебя не предупреждала? Есть такая расхожая фраза, что в отношениях один любит, а другой позволяет себя любить, это что, такая новость для тебя?

Леха помолчал и неожиданно спросил:

— Пиво будешь?

— Давай. Нефильтрованное.

Хотя для моей талии пиво — яд. С другой стороны, где она, моя талия? А, черт с ним, не каждый же день.

Леха подозвал официантку, шуструю, несмотря на толстоногость, девушку, сделал заказ. А то мы до этого интеллигентно кофе пили. Разве такие разборки под кофе идут? Молодец, сообразил. Надо бы чего покрепче, но это было бы лишним, так что все ты правильно сделал. Хороший ты парень, Леха, не устаю повторять. Надо тебе это вслух сказать.

— Хороший ты парень, Леха! — ну все, сказала.

— Толку-то, — буркнул он.

— Действительно, без толку, — откликнулась я. — Я сейчас ужасную банальность скажу, но именно на хороших-то верхом и ездят. Ты сам до этого и довел.

— Сидишь тут, упиваешься собственным превосходством, — неожиданно резко отрубил Леха. — Да, я позволял. Я довел. Я виноват. Права. А не пробовала, например, взять, да и не ездить на мне, таком хорошем, верхом? Не пробовала сделать шаг навстречу, а не благосклонно принимать мою неуклюжую любовь? Нет? А что так?

— Леш…

— О, уже «Леша», а не Леха. Любимое женское занятие — смягчать пилюлю псевдо ласками. Ты пришла сказать, что между нами все кончено, но как все бабы пытаешься оставить заднюю дверь приоткрытой, вдруг придется вернуться.

— Ты себе льстишь, Алексей. Если я ухожу, то ухожу, — обозлилась я. Игорешу своего вспомнила.

— И вот опять ты все пытаешься представить, будто это я виноват, что ты меня использовала и выбросила. Я, а не ты.

— Да нет, Алекс, — никогда я его так не называла, но дружеское «Леха» было сейчас не к месту. — Ты не виноват. Да, это я сука и блядь. Легче стало?

— Тебе не идет, — и сунул нос в бокал.

Сквернословлю я редко, потому что не умею. Есть люди, у которых мат — естественная часть лексикона, а есть такие у которых это звучит грубо и ненатурально. Я, например. Потому и стараюсь не ругаться.

Посидели в молчании, попили пивка. Пиво тут хорошее, особенно разливное. Столик наш стоял на открытой террасе, с которой было видно море. Люди купались, дети визжали, спасатели орали. Все как всегда. Обычный израильский вечер. Интересно, раньше для нас поездка на море была событием, к отпуску готовились целый год, деньги экономили «на отпуск». А здесь, где море под боком, оно вроде и не море. Так, часть пейзажа. Никаких эмоций. Привыкаешь. Даже не каждый год к нему ходишь. Так и к людям привыкаешь, теряешь часть эмоций. Мол, море стоит тысячи лет, никуда не исчезая, так и этот человек никуда не денется. А он, бывает, девается.

Леха смотрел куда-то в сторону, то краснел, то бледнел, то покрывался потом. Жалко мне его. А что делать прикажете?

— Леш, ну что делать? — сказала я вслух. Он в ответ пожал плечами, ничего не ответил. Расплатился, пошел к машине, обернулся только поглядеть, иду ли я за ним.

Доехали до дома, и только тогда он спросил:

— Ну и кто он?

Вот какая тебе разница? Скажу — тебе легче станет? Или еще больнее? Я ничего и не сказала. Просто вышла из машины, решила идти, не оборачиваясь. А то превращусь в соляной столб, как жена Лота, и все станет еще хуже. Оно и так-то мало приятно. Паршиво на душе. Честно говоря, очень паршиво. В общем, из трех любовников у меня остался один. Кстати, а почему слово «любовник» не вызывает отрицательного ощущения, а слово «любовница» — вызывает? Парадокс.