Третий выстрел

— Я отгул возьму, — быстро затараторил он. — А в музее Тель-Авива выставка Шагала, я сам давно собирался.

— Шагал — это отлично. В среду?

— Среда… Это йом ревии. Хорошо. Договорились. Когда за тобой заехать?

— Часов в 10. Я Фаню завтраком накормлю и поедем.

Лену попросила прийти к 9-ти. Еще, поди, опоздает. Но нет, пришла вовремя, даже улыбнулась при встрече. Фаня свою кашку глубоко ненавидимую, съела с удовольствием, при этом поглядывая на меня с улыбкой. Все она знает, эта бабуля! С другой стороны — опыт, конечно, как говорится, не пропьешь.

С 9 до 10 я наносила макияж. Это сейчас так говорят — «макияж», в моей юности это называлось «накраситься». Вот я и красилась. И поняла: разучилась. Собственно, это и раньше было понятно. Когда я красилась в последний раз? Намазалась криво, косо, некрасиво. Знаете что? В жопу этот макияж! Умылась, расчесалась, сделала хвостик — я и без боевой раскраски выгляжу хорошо, понятно?. Да, Таня. Ты выглядишь хорошо. Заруби себе это на носу. Ты — красавица. И веди себя соответственно. Будешь вести себя как замухрышка — к тебе и будут относиться как к уродине. Будешь вести себя как принцесса — принцессой и будешь. Это я с юности усвоила.

Немного помариновала Леху. Спустилась в 10:07, хотя была как на иголках, хотела мчаться, но сдерживала себя. Правда, не дотерпела: собиралась выйти в десять минут, а вышла в семь. Ничего. Тоже нормально. А Леха тут как тут. Ты ж мой зайчик! Стоит, ждет, терпит, такая лапа! Ну что, здравствуй законный выходной!

Честно? Шагала я никогда особо не любила и ничего в его гениальности не понимала. Но я вообще в этом плане странная женщина. Ни тебе Курт Кобейн с его подростковым духом, ни Том Йорк с его «Уродом», ни Шагал с его летающими евреями. А что да? Всякий примитив. Седьмая Бетховена и Perfect Strangers Deep Purple. «Город золотой» Гребенщикова и «Подмога не пришла» группы ХЗ. Yesterday The Beatles и «Князь Тишины» Наутилуса. Вот это мое. У меня мурашки бегут по спине от всего Вермеера и от рембрандтских стариков. Можете все это считать голимой попсой, мне плевать.

— Лех, а у тебя от чего мурашки бегут по спине?

Не дай бог, сморозит сейчас что-то, вроде «от тебя, Таня!» Сразу развернусь и уйду. А он задумался. Уже хорошо.

— Список длинный. Сразу и не упомнишь. Но вот все то, что ты перечислила — это, конечно, вершина. Серьезно. В музыке еще Jesus Christ Superstar…

Блин! Как я забыла?!

…и Spanish Caravan The Doors.

Ух ты, какое у него произношение!

— А по поводу Вермеера… Знаешь, какая цитата висит в музее Дали в Брюгге?

— Какая?

— В примерном переводе: «По сравнению с современными художниками, я — гений. По сравнению с Вермеером, я — дерьмо». Что-то вроде этого.

— Да, круто. А ты, что был в Брюгге?

— Приходилось, — пожал плечами. — И насчет Шагала ты не права. Дело вкуса, конечно, но его романтизм еврейства оказал огромное влияние на весь мир, открыв ему не привычную забитость черты оседлости, а великую любовь между людьми. Я неисправимый романтик?

— Ага, — улыбнулась я.

— Посидим тут?

И мы сели в самом центре Тель-Авива в небольшом ресторанчике средиземноморской кухни. Я заказала форель, которую в жизни не ела и не поела бы никогда: больно дорого для приживалки. Но раз выпала такая возможность, почему бы не поесть форели. Говорить это надо, жеманно отставив мизинчик и обмахиваясь веером. Да где там, жеманности сроду не было, как и веера. Будем есть по-простому. Не ела — жрала эту вкуснючую рыбу и чувствовала себя почему-то наложницей набоба. Кто такой набоб, кстати? Да какая разница. Леха взял пиво, я — бокал красного, хотя к рыбе положено белое. Но вот почему-то захотелось красного. Разорять бедного звуковика с ТВ, так разорять, нечего нищим девушкам пыль в глаза пускать. Хотя, это я злобствую, конечно. Вот что я из него кровь пью? Хороший парень. Добрый. Я ему нравлюсь — это видно. Да и он мне нравится, что душой кривить, особенно как целуется. Интересно, а как он… Так, Таня! Держи себя в руках!

Проверить это удалось в тот же вечер, потому что Леха ожидаемо пригласил выпить у него в комнате, а я ожидаемо согласилась. Оказался он удивительно нежным, трогательный такой. И, самое главное, никуда не торопился. Медленно меня раздевал — а я сообразила надеть хорошее белье. Заранее присмотрела и купила. Женщины всегда знают, когда и на что деньги тратить. И когда надевать, понятное дело.

В общем, довел он меня до вершины первый раз так, что его сожитель… тьфу, сосед! — аж хрюкнул за стенкой. А потом еще и еще раз! Неудивительно после такого-то воздержания. И так это сделал, и вот так… В общем, в самый нужный уже для него момент мне в голову стукнуло:

— Погоди, у тебя презервативы есть?

Он — раз! — и съежился, сжался. Ну, не придурки эти мужики? Я, значит, заранее все планируя, покупаю белье, кофточку, навожу марафет, а этот дебил о самом элементарном не позаботился?! Ну вот что с ними делать? Ладно уж, раз мне было так хорошо — и этого хорошо теперь надолго хватит! — не буду я тебя, Леха, гнобить. Не приведи господь, импотентом сделаешься. А способов удовлетворить мужчину без презерватива существует великое множество. Так что вот тебе парочка подарков от Татьяны Константиновны, нелегалки из Краснотурбинска. И Леха так благодарно откликнулся, что сосед за стеной хрюкнул еще раз. Чтоб ему на здоровье было.

Подвез он меня домой, опустошенную и, наверное, сверкающую довольной рожей. Почему «наверное»? Потому что в самый интересный момент вспомнила я Томера и чуть не испортила всю эту историю. Но собрала волю в кулак и кончила с Лехой, а не с Томером. Иначе было бы нечестно.

— Мы когда увидимся, Таня?

— Я позвоню.

Это не отмазка, Леха. Позвоню, точно. Не беспокойся. Ты у меня еще на Иерусалим в плане.

Фаня, естественно, все поняла. У нее на это нюх, как у ищейки. Лена быстро попрощалась и свалила, а мы с бабулечкой моей сели поболтать от души. Нет, не про сексуальные игрища и забавы, а, что называется, за жизнь. Я вся прямо светилась, да и старушка моя разулыбалась. Хорошая она бабка, все понимает, все чувствует, при том, что жизнь у нее была не сахар совсем. Кстати, надо бы ей сахар померять.

А потом я набралась смелости и спросила:

— Фаня! А кроме Блюмкина, Попова и Натана, вы любили кого-нибудь?

— Ну, а как ты думаешь? Любила, конечно. Ты же знаешь, мы, женщины, без любви не можем совсем.

И подмигнула. Так и расцеловала бы ее!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ДВА БОЙЦА. ТЕЛЬ-АВИВ, 1945

Михаль закричала, заплакала, бросилась матери на шею. Фаня скинула свой огромный солдатский мешок на пол, подхватила дочь и тоже чуть не разревелась. Так они, обнявшись и спотыкаясь, вдвоем прошли в комнату, плюхнулись на диван. Михаль крепко прижалась к матери, Фаня гладила ее по голове, целовала в макушку, приговаривала что-то глупое, что обычно говорят после долгой разлуки. Что-то «как ты выросла!», «ты у меня совсем большая стала!», «какая же ты красавица!»

Из кухни вышел Меир, вытирая руки подолом фартука.

— Привет, дорогой! — весело сказала Фаня, продолжая обниматься с дочерью.

— Привет, — Меир развернулся и вернулся на кухню.

Фаня еще раз поцеловала девочку, шепнула ей на ушко: «Я сейчас!» и пошла вслед за Меиром.

— Красивая форма, — сказал тот, не поворачиваясь. — Ты у нас теперь кто? По званию?

— Petty Officer Wren…

— Это что такое?

— Что-то вроде сержанта, только в женской вспомогательной службе на флоте.

— Отлично! Значит, карьеру сделала у британцев?

— Меир! Мог бы и поцеловать при встрече, мы же столько времени не виделись.

— Два года и шесть месяцев. И не виделась ты не только со мной, но и с дочерью. Стоило этого звание британского сержанта?

— А сам как думаешь? И я уже сказала, это не сержант, это аналог. Кстати, что ты готовишь? Я голодная зверски!

— Овощное рагу. У нас, знаешь ли, с продуктами не очень.