Третий выстрел

Куда только мысли не заведут! Это все от безделья, решила я и ринулась заниматься хозяйством. Жидкий овощной супчик, пюре, паровые куриные котлетки — все, что Фанечка терпеть не может. Ей дай волю, она бы на одних кебабах жила, но нам сие не дозволено. Так что и я с ней похлебаю вегетарианского и полезную котлетку съем. Стройнее буду. Как Фаня моя в свои двадцать лет.

Я никогда не была в Крыму, но сейчас это было не важно. Не обратив на меня внимания, проскакали несколько всадников. Вслед за ними прогрохотал броневик, немилосердно воняя сгоревшим бензином. Слава богу, ни те, ни другие не заметили странную женщину с нездешней стрижкой. Правда, одета я была, как все: неброско. Босая, в какой-то драной рубахе с матерчатым пояском, в широких штанах. Кажется, это называлось тогда «порты».

Маня строго-настрого наказала: оружия с собой не брать, ничем себя не выдавать. Но когда ее вывели из покосившейся глиняной хаты, избитую, в окровавленной нижней рубахе, повели куда-то со связанными за спиной руками, я смертельно пожалела, что нет со мной моего тупорылого мопсика. До слез. Они прошли рядом со мной, с пистолетом я бы точно с конвойными справилась, а так — никаких шансов. Маня скользнула по мне деланно равнодушным взглядом и отвернулась. И уже отвернувшись, незаметно для конвоиров отрицательно покачала головой: не надо, Таня. Двоим погибать незачем. Живи.

Они скрылись за поворотом и только тогда я рухнула в канаву у дороги и заревела в голос. Я даже представлять не хотела, что там с ней сделают, нельзя, невозможно. И что я теперь Фане скажу, когда вернусь? Что видела, как ее вели вешать и ничего не сделала? И я направилась в сторону Евпатории, к своим подпольщикам.

Стоп! Что это было?

Это теперь меня так и будет бросать туда-сюда? Почему я чувствую все как будто я Фаня, я понятия не имею, как выглядела Маня, с трудом представляю, как выглядела моя бабуля, когда была не бабуля, а «солдат революции», почему же все это происходит со мной?

Я, конечно, читала кое-какие книжки про «попаданцев» — тех, кто каким-то образом попадает в другое время, в другое измерение. Только там они все, как один, делают много полезных вещей, изменяя ход истории. А что делаю в этом прошлом я? Я — живая женщина из плоти и крови. Но ведь и там, в прошлом, я была точно такой же. Очень странно. И не дает покоя мысль: а чтобы сделала Фаня, если бы она была там, в Крыму, на моем месте? Попыталась бы спасти подругу, как та спасала ее? Только что она могла сделать? Ничего. Но и ничего не делать было нельзя.

Так я размышляла, развешивая белье на крохотном «техническом» балкончике. Как говорится, одно из достоинств Израиля — белье быстро сохнет, хоть пять раз на дню стирай. Вот я и стираю как проклятая, слава богу, машинка, хоть и старенькая, но справляется. При чем тут белье? Я ж о тех странностях, которые начали со мной происходить после рассказов бабули.

Каким-то странным образом мысли перескочили в мое настоящее. Куда я вчера задевала пароварку? Недавно же готовила какую-то безвкусную гадость. Всегда здесь стояла, а теперь нет. Ну и где? Вот идиотка! Я ж ее внутрь газовой плиты засунула, где она сроду не была. Спрашивается: зачем? Все про мальчиков думаешь, прямо как подросток, вроде Эден.

Хотя Эден-то, похоже, уже не только «думает». Тут девочки быстро созревают. Говорят, морской йод так действует. Дочке Томера пятнадцатый год всего, а грудь — как у восемнадцатилетней. Фигурка еще угловатая, но оформляется потихоньку. Так что нынешние четырнадцать — это как наши шестнадцать. Ну да, мне как раз шестнадцать тогда и было, несостоявшейся Сюзи Куатро. А Фаня в свои шестнадцать что делала в Одессе? Помогала маме Симе по хозяйству? Ой, только не надо меня в то прошлое перекидывать, хорошо? Я и здесь-то с хозяйством еле справляюсь.

Интересно, что за парень у Эден, для которого мы разучиваем достаточно серьезную вещь, которая, похоже, станет культовой, как и Кобейн с его подростковым духом. Смешное название и у этой песни, и у этой группы, а вот текст и музыка совсем не смешные. Хоть это тоже стопроцентно гормональное творчество, но в хорошем смысле, судя по тексту, который девочка мне притащила. Теперь у Эден «зеленый период» — то есть, часть недавно отросших волос выкрашена в ядовито зеленый цвет. Как волосы и усы Ипполита Матвеевича Воробьянинова после обработки контрабандной черной краской для волос, сделанной на Малой Арнаутской. Там, где Фаня жила. Посмотреть бы на эту Малую Арнаутскую. А есть ведь еще и большая! И Дерибасовская! И угол Ришельевской! Все как в этих смешных «дворовых» песнях, которые и сегодня помнят, хотя поют совсем другие вещи. Я представляю, как это в буквальном смысле зеленое создание возьмет гитару и начнет проникновенно сообщать своему мальчику, что она урод, слизняк, что пресмыкается перед ним, но как раз этим и хочет привлечь к себе внимание[55]. В оригинале вообще-то поется от лица парня, но по-английски петь можно в каком угодно лице. Удобно. Эх, где мои 16 лет! Как вспомню эти страдания ни о чем, это ощущение, что если сейчас не случится вот этого — то потом уже все, ложись и помирай, никогда ничего не будет. Мы только волосы в зеленый цвет не красили, а так — все то же самое. Те же страсти, когда кажется — мир рушится. Бедная девочка! Но через это все проходят. И ты пройдешь. Так что пока варила обед, а Фаня что-то читала, я подошла к органиту и быстренько подобрала мелодию. Да, просто, элегантно, мелодично. Мальчику понравится.

Ну ты сама-то чисто как подросток, все о любви, да о любви, угомонись, Татянконстинна! В жизни много интересных вещей, кроме любовных игр. Это каких таких вещей, а, Таня? Варить мужу борщи, стирать его вещи, надраивать квартиру к его приходу, чтобы все было «как у людей»? Ты же в тысячный раз задаешь себе этот вопрос и в тысяча первый раз отвечаешь: увольте. Хорош метаться. Успокойся и делом займись.

— Таня!

О, легка на помине.

— Что, Фаня?

— У вас сегодня есть урок с Эден?

— Да, в три, когда придет из школы.

Я Фаня об этом вчера говорила, но она не помнит. Она вообще в последнее время стала многое забывать, это меня волнует, признак тревожный.

— Что вы сейчас разучиваете?

— Учимся подбирать на слух. У нее хороший слух, Фаня, она способная девочка.

— Да, я заметила. А Томер когда придет?

— Понятия не имею.

Томер? А с какой стати должен прийти Томер?

— Он не звонил?

— Нет. А должен был?

— Да. Я просила его привести хорошего нотариуса.

Нотариус — это когда завещания пишут?

— Фаня, зачем вам нотариус?

— Много будешь знать — скоро состаришься. И станешь такой, как я.

Ага, это мы еще и шутим?! Ну, ладно. Это ваши с внуком дела. Я в них не лезу. Целее буду.

В общем, была права: пришли Томер с каким-то мужиком, пошли, закрылись у бабули в комнате. Неудавшийся любовник сделал вид, что он занят очень серьезным делом, на меня старался не смотреть. Какие они все одинаковые, эти мужики! Ну и славно. Крикнула им через дверь, что пошла в магазин, и двинула на улицу.

Собственно, в магазин мне идти было незачем, у нас по большому счету все есть, просто раз выдалась такая возможность — кто-то посидит с Фанни, так хоть на улицу выйти. Спустилась на площадь Республики, села на скамеечку под деревом посреди огромного круга. Тепло, но не жарко. Ветерок обдувает — красота! Сижу, подол повыше поддернула для загара, глаза закрыла, стараюсь ни о чем не думать.

— Мы с тобой все время будем случайно встречаться? Судьба, однако!

Открываю глаза — Леха! Одернула подол.

— Леха, да блин! Ты за мной следишь, что ли?

— Не поверишь — не-а, не слежу, чистая случайность. Проезжал мимо, гляжу — сарафанчик этот я где-то уже видел. Дай, думаю, пригляжусь. И точно — старая знакомая.

— За «старую» — ответишь! Значит, мимо проезжал?

— Ну да. Я ж тут рядом живу. Машину купил, теперь катаюсь, наслаждаюсь.

— Да ты что?! Какую?

— Ничего оригинального: как все израильтяне — подержанную Субару.