Третий выстрел

И снова подмигнула, зараза такая! Ну чисто девчонка. Не отнимешь: хорошо знает классику. Ну-ка, а вот это…

И начала «Орфея и Эвридику» Глюка. Я, конечно, не Рахманинов, который ее исполнял блестяще, но попробую растрогать старушку.

— Да, Глюк велик…

С кажите, какая хитрюга! С такой трудно будет, разбирается, не обойдешь на повороте. Но и у меня есть роскошный козырь: мелодия недавняя, красивая, не такая уж и классическая, но прозрачная и радостная, хоть и с грустинкой, как всякое настоящее произведение. Как по мне — так она о любви и страсти. Внутренняя, вырывающаяся наружу страсть — и тонкий, глубоко скрытый аромат любви. Пару раз сбилась, конечно, но сыграла неплохо.

Фанни помолчала. И потом вновь привела меня в состояние шока:

— Вот видишь, стоило чуть-чуть отойти от стереотипов, как сразу стало интересно, правда, Таня? Пьяцолло прекрасен! Его псевдо танго неожиданно превращается в классику этого жанра, только очень глубоко чувствующий страсть человек — тут я невольно вздрогнула: она что, мысли читает? — мог такое написать.

— Фаня, вы откуда так хорошо классику знаете?

— Потом как-нибудь расскажу. Давай ужинать и спать.

Прищурилась:

— А ты и вправду неплохо играешь. Совсем неплохо. Если еще и учишь так же… — и улыбнулась. На миг я представила ее молодой, кому-то вот так улыбающейся девицей, и поняла, что эту женщину многие любили. И многим она разбила сердца, как писали в старых романах. Вот тебе и бабулька-божий одуванчик, это же оторва одесская! Так и буду ее теперь звать. Про себя, конечно.

Вечерний ритуал — душ, легкий ужин, прием лекарств, чистая постель, стакан воды на тумбочку, если ночью пить захочется.

— Фаня, — осторожно спросила я. — Вы засыпаете? Сильно спать хотите?

— Нет, не очень, — она повернула голову ко мне. — А что?

— Вот вы сказали — это вы стреляли в Ленина. Как это получилось? Как это было?

— Фильм «Ленин в 1918 году» видела?

— Что-то припоминаю такое из детства.

— Так вот, деушка, все было совсем, совсем не так.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ВОССТАНИЕ. МОСКВА, 1918

Все потихоньку налаживалось. Яшка, конечно, сволочь еще та, но все же сносную жизнь он ей обеспечил. Рано утром Фаня выходила из дома на Большой Садовой, садилась в трамвай с литерой «Б» и катила по кольцу, рассматривая дома и людей. Дома скоро поднадоели, а за людьми наблюдать было интересно. Очень уж они были разные в этой Москве. Незаметно научилась отличать коренных москвичей от приезжих. Хотелось стать такой же, своей в этом городе горделивых женщин и деловых мужчин. Первым делом подшила свою старую юбку, хотя что там шить — ткань просто трескалась от старости, но общими усилиями девушки справились. Теперь Фаня и вправду выглядела как московские модницы: обнажила щиколотки, смотрите на здоровье, от нас не убудет. Чулок, правда, не было приличных, но на дворе лето, обойдемся. А к осени что-то придумаем. Вместе с Диной и Дорой перекроили кое-что из ее вещей — каторжанки за долгие годы научились прилично шить, а Дора так вообще в прошлой жизни белошвейкой была. Правда, сейчас видела совсем плохо, близоруко щурилась, когда что-то делала, колола иголкой пальцы, но очки носить наотрез отказывалась и особо тонкую работу поручала Дине, которая видела значительно лучше. Та даже сама нитку в иголку вдергивала, а не просила Фаню, как Дора. Каторжанки подарили девушке красную косынку, а еще ботинки у нее были почти новые, с высокой шнуровкой и на каблучке. Так что, цокая этими каблучками от Курского вокзала до Трехсвятительского переулка, Фаня ощущала себя неземной красавицей.

В Боевом отряде ВЧК работа ей досталась, прямо скажем, не пыльная. Фаня быстро выучилась стучать на машинке, правда, поначалу очень удивлялась: почему буквы расположены не по порядку? Зачем? Но и к этому привыкла, научилась ловко управляться с произвольно разбросанными буковками. Время от времени от нее ускользала какая-нибудь «Щ», и тогда Фаня долго смотрела на клавиши, разыскивая ее, а потом сама над собой смеялась: ну вот же она, под самым носом!

Первая работа в ее жизни, а еще в Москве, и сразу в такой серьезной организации. Даже просто зайти в красавец-особняк, где располагался Боевой отряд ВЧК, было чудом! Прекрасный сад, правда уже сильно загаженный солдатским бытом, но все равно дивный. Перед самым входом в русском стиле, между двумя колоннами с витыми башенками, грозно стояла пушка, которую лихо объезжали конники, в летавшие во двор особняка. Ребята в отряде были приветливые, веселые, молодые. А самым симпатичным был их командир, Митя Попов, высокий стройный парень в матросской форме[18]. Одесситке Фане очень нравилось, что и в сухопутной Москве он носил тельняшку и бескозырку, от них чем-то очень родным веяло, черноморским, хоть и служил Митя раньше на Балтике. Да какая разница? Моряк он и есть моряк.

Еще ей нравилось ездить с отрядом на стрельбище. Поначалу ребята удивлялись, что она за ними таскается, но потом зауважали, когда Фаня из подаренного Дорой (вот человек! Обещала — сделала!) крохотного браунинга все шесть пуль уложила в цель! В самый центр, правда, попали только четыре, но и у опытных стрелков из револьверов так далеко не всегда получалось. Попробовала она пострелять и из винтовки, но та оказалась очень тяжел ой, так что — только лежа, стоя не удержишь. Боец, едва сдерживая смех, разъяснил ей, какую позу надо принять при стрельбе, Фаня покраснела, но легла на заботливо подстеленную шинель, раскинула ноги под юбкой, представляя, как округлились под тканью ее ягодицы, как накрыл ее бедра ветхий подол, не столько скрывая, сколько обрисовывая соблазнительный силуэт, чувствовала себя просто как голая. И разозлилась: ну и что? Пусть смотрят и фантазируют о несбыточном, зато редко кто из них так умеет стрелять, как она! Вот, все пять патронов обоймы быстро выпустила в середину цели, оглохнув от выстрелов и задыхаясь от запаха сгоревшего пороха.

— Во ты даешь, Фанька! — воскликнул один из бойцов. — Ну чисто наш товарищ-военный!

— Просто товарищ, — одернул его Митя, а сам заинтересованно посмотрел на покрасневшую Фаню. — Я тебя, Фаня, из пулемета стрелять научу. Если ты и из него так палить будешь — запишу в отряд бойцом!

Не запишет, конечно, но все равно приятно. Чертовски приятно. И пулемет ей понравился, мощное и сильное оружие. Только ухаживать за ним надо, тогда он тебе послужит верой и правдой.

Женщин в отряде было всего три: она, да смешливая пожилая повариха с маленькой то ли дочкой, то ли внучкой — не понять. И основное мужское внимание доставалось Фане. То кусок сахара на стол положат, то щедро семечек отсыпят, а Митя как-то, проходя мимо ее стола, положил ей самое настоящее монпансье. Откуда взял?! «Где взял, там уж нет», — смеялся. Хорошая пошла жизнь! Насыщенная! Пока все складывалось хорошо, оставалось найти повод пококетничать, пострелять глазками, а то какая же она женщина без романтических отношений, это скучно. Себя она считала уже опытной и пожившей. Нет, положительно нужен роман, назло Яшке-изменщику. Вот Митя, например — она чувствовала — был к ней благосклонен не только по-командирски. Да и он ей был симпатичен. Вариант? Вариант! А Яшка пусть утрется в своей ЧК. Была, конечно, опасность, что к ней могут отнестись не как к пожившей и опытной, а как к падшей женщине, но ведь революция! Свобода! И в первую очередь, для женщин. Недаром верные подруги-каторжанки высмеивали ее мелкобуржуазные, мещанские пред рассудки, которые просто обязаны были исчезнуть вместе со старым миром.

— Выбрось ты из головы эти благоглупости, — вправляла ей мозги Дора. — Пойми, наконец, Фаня, женщина такой же человек, как мужчина, никакой разницы нет. Мы, революционерки, в отличие от пленниц буржуазного сознания, понимаем, что счастье не в филистерских мелких радостях, а в святом деле борьбы за счастье человечества. Посмотри только, сколько прекрасных женщин посвятили свою жизнь этой борьбе — и отдали жизнь за это!