Вопрос Веры

Только вот Иван, увидев Владимира, почему-то бросился бежать, но не назад в дом, а куда-то по улице, выбив по дороге из рук слуги ведро с очистками.

Проклиная теперь свой внешний вид из-за картуза, который превращал его в глазах простых граждан в опасного преступника, Владимир обогнул рассыпанный мусор и неспешно достал из кобуры сзади револьвер, переведя рычажок управления патронов со взрыва на парализатор. Был еще третий режим — воспламенение, но меньше всего ему хотелось убивать или поджигать слугу князя, пока вина того не доказана.

Выставив прямо перед лицом оружие, он прицелился и нажал на спусковой крючок.

Револьвер сухо щелкнул и выплюнул электрическую пулю через толстый ствол.

Сжав плотно рот от недовольства на самого себя стрельбой посреди квартала знати и не обращая внимания на остальных слуг, привлеченных выстрелом и прятавшихся за приоткрытыми дверьми и окнами, Владимир подошел ко все еще дергавшемуся Ивану. Перевернул того ногой и убедившись, что заряд тока выполнил свою цель, только тогда он спрятал револьвер назад в кобуру на поясе.

Быстро обыскал лежащее перед ним тело на предмет хранения оружия.

Пусто.

Присев на широкий чугунный столбик возле проходного двора, защищающий оштукатуренную стену от случайного наезда экипажа, Владимир приготовился ждать.

Через минуту к нему подошел усатый городовой.

Не вставая, Владимир ему кивнул.

— Здравствуйте, что здесь происходит? — городовой похоже серьезно относился к своим обязанностям, но волнения не проявлял, видимо ситуация была ему знакома.

— Государева служба, — отогнул Владимир лацкан плаща, показав значок детектива, где красовались слова «Спасение жизни превыше всего».

— Прошу прощения, — козырнул ему городовой, отходя на почтительное расстояние, но не уходя совсем и наблюдая издали за его действиями.

Наконец, кухарь открыл глаза и увидел Владимира, все также сидящего над ним:

— Я женюсь, я женюсь, — сразу затараторил тот, от чего становилось понятно, что он не причастен к пропаже девочки и интереса для дальнейшего расследования не представляет.

В полицейском участке, где располагалась приемная комната Владимира, его уже ждали. Пару секунд он смотрел на сидящую на продавленном стуле для посетителей девушку, не узнавая ее, потом уставшая память включилась:

— Клавдия, — наконец произнес он, — ты уже знаешь?

Девушка одетая в костюм цехового подмастерья кондитера, разве что без белой косынки на голове, поникла головой, не отвечая.

— Я очень сожалею о гибели твоего нареченного, Алексея, — продолжал он, все больше ощущая несоответствие между своими словами и реакцией девушки, — но ты, похоже, и так знала, что он задумал, — твердо закончил Владимир, все больше уверяясь в своей версии, судя по тому как Клавдия подняла голову при его словах и ее глаза начали медленно расширяться от услышанных слов.

— Откуда ты… — начал она и осеклась, поняв, что проговорилась.

Обернувшись, Владимир закрыл за собой двери, но не стал проходить за свой стол, а присел на его краешек:

— Я очень сожалею о гибели Алексея, но если ты мне не расскажешь, то я ничем не смогу помочь тебе.

Невесело Клавдия рассмеялась:

— Это кто еще кому помогать будет. Вот, — протянула она ему обрывок бумажки, на котором было что-то написано, — это просил передать тебе твой друг.

Взяв записку, но не разворачивая ее, Владимир внимательно посмотрел на девушку. Наверное, это и к лучшему, что он никого не завел и никогда не имел длительных связей. Как быстро меняется отношение подруг жизни после того, как они понимают, что их любимый никогда не вернется. И совершенно не важно, происходит перемена в отношении после смерти или еще при жизни.

— Да, да, — покачала головой Клавдия, невесело улыбнувшись, — он конечно же сказал, чтобы я запомнила и передала тебе на словах, но я всегда была не уверенна в своей памяти, поэтому и записала. Или ты уже знаешь, что там написано? — кокетливо наклонила она голову набок.

Не ответив, Владимир развернул бумагу.

Там стояло всего три слова, написанных каллиграфическим подчерком с наклоном влево, явно женской рукой: «Будь счастлив Петрушка». Причем написаны именно так, без запятой перед именем.

Недоуменно он перевел глаза на сидевшую прямо перед ним девушку, которая продолжила:

— Я не знаю, что это значит. И мне пора, если конечно ты не хочешь меня допросить или пригласить на свидание, — она поднялась, сцепив руки внизу, словно ожидая его ответа.

Впервые за весь разговор, Владимир обратил внимание, что веки Клавдии немного припухли, но хорошо накрашены, а губы подведены помадой так, что их цвет казался естественным. Отрицательно он покачал головой.

— Ну что же, тогда я пойду, — девушка направилась к дверям, но словно вспомнив что-то, обернулась к нему, красиво отбросив волосы. — Если понадоблюсь, то ты знаешь где меня искать.

— Хорошо, — вежливо ответил Владимир, кивнув на прощание. — До свидания.

Как только двери закрылись за подругой Алексея, он снова перевел глаза на записку. Он знал про Петрушку, подобно любому человеку выросшему в России — обычная перчаточная кукла с которой выступали скоморохи на ярмарке. Боев даже помнил настоящее имя Петрушки — Петр Иванович Уксусов. Но что оно значило в контексте призыва или посмертной записки Алексея, ему было совершенно невдомек.

Безусловно Алексей сглупил, решив завязать диалог с Двумя.

Конечно, сам призыв Двоих был легок и всем известен, только мало кто проходил его — ведь надо было не просто ответить правильно на два вопроса, которые задавали Двое, надо было ответить точно, как было на самом деле, а не так как это известно большинству. Причем Двое всегда задавали вопросы про прошлое или историю человечества, отчего ее традиционно старались преподавать правильно. Была еще пара фактов, которые были известны Владимиру, как детективу, и про которые старались не распространяться — Двое никогда не задавали вопросов про то, что неизвестно человеку. Да, в школе могли исказить какую-то информацию, но если потом человек узнавал правду, то это была именно та Правда, которая происходила на самом деле и про которую хотели услышать Двое.

Вот только, что на самом деле подразумевал Алексей под своими словами, оставалось все так же неясным.

Проблема заключалась в том, что Владимир не знал ни какие вопросы задавали Алексею Двое, ни что хотел спросить или попросить у Двоих сам Алексей.

Поэтому бумажка с тремя красиво написанными словами была бесполезна для него.

Ладно, Двое подождут. Для вечных, что один день, что пятьсот лет, все едино. Когда-нибудь людям удастся разгадать и эту тайну.

Вынув из кармана часы, Владимир глянул на циферблат — пора возвращаться в парк, как раз скоро должно наступить время, когда молодая княжна обычно гуляла там и значит, ее могли узнать постоянные посетители парка. Только вот война внесла свои коррективы и мало кто осмеливался выходить из своих домов на улицу, чтобы не стать жертвой случайного осколка или прилета вражеского снаряда.

Владимир почти вышел, как его нагнал часовой и попросил:

— Простите, ваше благородие, — городничий привычно взял под козырек, — вас вызывает начальство.

— Начальство не может подождать? — недовольно спросил Владимир, потому что начальством оно было для обычных городовых, он же подчинялся непосредственно Екатерине Волконской, отвечающей за координацию всех правоохранительных служб Златска.

— Никак нет, — снова козырнул молодой городничий. — Просили срочно.

— Хорошо, идем, — направился он за часовым и, оставив того на дверях, прошел внутрь помещения.

— Здравствуйте, вы хотели меня видеть?

Маленького почти детского роста коллежский асессор приветливо кивнул ему:

— Присаживайтесь Владимир. Вы давно не заходили, — он слегка улыбался, но за его улыбкой чувствовалась нервозность. — Как ваши дела?

— Спасибо, хорошо, Алим Степанович, — включился в игру Владимир и тут же нарушил ее правила. — Только для чего вы меня позвали?