Пропавший брат

— Откуда ты его знаешь?

— Мы с ним вместе были на Алтае.

— Где именно?

Петрик замялся.

— В Медведке, в Медведке! — подсказал дьякон.

— В Медведке находился штаб красного бандита Артема Избышева.

— Верно, верно! Именно там! Именно бандита!

— И оттуда шли прокламации большевиков.

С этими словами поручик извлек из папки листовку. Петрик вытянул шею и узнал Володин почерк.

— Оттуда, оттуда! Именно оттуда! — подтвердил дьякон.

— Есть показания, что ты, долгогривый, писал эту мерзость, призывая народ воевать против верховного правителя — адмирала Колчака.

— Я же не отрекаюсь! Господи, ты видишь правду уст моих! Писал из-под палки, по принуждению, будучи мобилизован гнусным комиссаром Пирожниковым. Ему приглянулся мой почерк, и он силой заставил меня делать сатанинское дело, смущать умы человеков. Я даже перья ломал нарочно, думал, что сие принесет мне избавление от мук и издевательств.

— Верно! Он перья ломал! — подтвердил Петрик.

— Расстрелять меня хотел наглый комиссар, и только всевышний сохранил жизнь мою. А сейчас я, подобно многострадальному Иову, несу крест за невольную вину. Прости мя, господи, по велицей милости твоей! Невинен. Крест могу поцеловать, господин поручик. Смилуйтесь и не губите.

Дьякон упал на колени, но офицер даже не взглянул на него.

— Как тебя зовут? — спросил он, обращаясь к Петрику.

— Петр.

— Фамилия?

— Грисюк.

— Сколько лет?

— Скоро четырнадцать будет.

— Кто твой отец?

— У меня нет отца. Немцы на войне убили.

— Мать где?

— И матери нет.

— С кем же ты живешь?

— Один.

— А у кого?

Петрик смешался. Он понимал, что ни в коем случае нельзя назвать пасеку Кондратьева, где укрывается Павел Петрович. Нельзя также назвать и квартиру коммуниста Чайкина.

— У кого же ты живешь? — переспросил следователь.

Петрик молчал. Обычная находчивость его покинула. Питирим Фасолев внимательно прислушивался к его ответам.

— Хорошо, в этом деле мы разберемся, — сказал следователь. — А сейчас ответьте на мой вопрос: вы оба были в Медведке?

— Да, — сказал дьякон. — Оба.

— Вы знаете друг друга?

— Знаем.

— И ты, Петр Грисюк, его знаешь?

— Знаю!

— Тебе, Петр Грисюк, известно, что эту листовку писал дьякон Питирим Фасолев?

Офицер показал листовку, написанную Володей.

— Не знаю.

— Он же не отказывается. Питирим Фасолев, вы это писали?

— По принуждению! Только по принуждению!

— А ты не писал? — вдруг спросил офицер.

— И он по принуждению! — сказал Фасолев с искренним намерением защитить Петрика.

— Ничего подобного, меня никто не принуждал.

— Но ты писал?

— Не писал. И ничего не знаю.

Дьякон Фасолев замахал руками:

— Нет-нет, это не он писал, это его братишка писал.

— Какой братишка? У тебя есть брат?

— Никакого брата у меня нет.

Офицер поднял глаза на дьякона.

— Ошибся я, хотел сказать парнишка... Был там еще один.

Петрик с ненавистью взглянул на дьякона. Офицер позвонил, и вошел конвоир.

— Фасолева отправить обратно.

Дьякона увели, и мальчик остался с глазу на глаз со следователем. Поручик молча смотрел на свою жертву и слегка улыбался. Он совсем не был страшным. И Петрик попросил:

— Отпустите меня. Я ничего не знаю. Я ничего не делал!

— Я знаю, что ты ничего не делал. Дьякон во всем виноват. Напиши прошение на имя начальника контрразведки, чтобы я мог тебя отпустить. Сядь здесь. Вот тебе перо. Старайся аккуратно, разборчиво.

— А что писать?

— Я скажу.

И поручик начал диктовать:

— Его высокоблагородию господину полковнику Ступину. Прошение. Пиши разборчивее... И не обязательно вкось... Прямее... Будучи задержан по недоразумению конвоирами, которые вели из тюрьмы на допрос известного мне дьякона Питирима Фасолева, прошу распоряжения вашего высокоблагородия освободить меня из-под стражи, поскольку я ни в чем не виноват. К сему подписуюсь Петр Грисюк. Все.

Петрик облегченно вздохнул. Поручик достал из папки еще одну листовку и стал внимательно читать прошение, а потом весело сказал:

— Ну, а теперь сознавайся. Эту листовку писал ты? Почерк одинаковый. Можешь взглянуть.

Да, почерк был одинаковый. Петрик понял: офицер перехитрил его. Он готов был заплакать от досады.

— Ну, теперь ты мне расскажешь всю правду про дьякона Фасолева и про себя. Предупреждаю: если будешь врать, выдеру шомполами.

Следователь мучил Петрика целые сутки, вынуждая его сознаться в таких преступлениях, которых тот никогда не совершал и по возрасту своему совершить не мог. Он не давал ему садиться, не дал соснуть ни минуты, грозил застрелить, приставлял дуло пистолета к виску. Но Петрик молчал.

Утром на следующий день следователь сказал ему:

— Не хотел сознаться, змееныш! Так завтра тебя расстреляют.

Петрика увели в подвал и закрыли в одиночке. В этот же день три офицера судили его заочно: подполковник, капитан и поручик. Когда следователь показал листовку и прошение Петрика, написанные одной рукой, подполковник сказал:

— Все ясно, господа. Ваше мнение, поручик?

— Я считаю, можно дать три года.

— А я считаю — пять лет! — сказал капитан.

— Но надо учесть несовершеннолетний возраст подсудимого, — напомнил поручик. — Ему еще нет четырнадцати лет.

— Возраст ни при чем! — возразил капитан.

— Не будем спорить, господа, — пробасил подполковник, — и терять напрасно драгоценное время. У нас еще сорок три дела. Я помирю вас. Поручик дает три года, вы, капитан, пять. Запишем восемь, господа.

Так Петрик был осужден на восемь лет каторжных работ за большевистскую агитацию в партизанском отряде Артема Избышева. Вечером ему принесли приговор, прочитали и заставили расписаться. Петрик был рад, что его не расстреляли, и охотно написал свою фамилию.

Куда пропал Петрик

Таинственное исчезновение Петрика встревожило не только Павла Петровича, но и Кондратьева.

— Куда он запропастился? — недоумевал пчеловод. — Ума не приложу, что с ним сталось.

Наступил вечер — Петрик не пришел. Всю ночь Батенин не спал. Утром к нему прибежал Володя с поручением от Чайкина. По спокойному лицу и ясным глазам мальчика Павел Петрович понял, что он ничего не знает о брате.

— Петрик куда-то пропал, — сказал Батенин, теребя кончик бороды. — Вчера утром ушел и до сих пор нет.

— А где же он?

— Если бы я знал! — вздохнул Павел Петрович.

Володя изменился в лице. Глаза его тревожно забегали.

— Может быть, ничего страшного не произошло. Раньше времени расстраиваться не стоит.

Павел Петрович успокаивал Володю и хотел успокоить себя. Но надо было действовать.

— Я попрошу тебя, Володя, пройти по тем улицам, где должен был идти Петрик, чтобы попасть в типографию. Постарайся разузнать, не случилось ли какого происшествия на тех улицах...

— Какого... происшествия?

— Мало ли, бывают несчастные случаи. Может быть, под лошадь попал... Или еще что-нибудь. Потом сходи в больницу, там узнай, нет ли его. А товарищу Чайкину скажи, чтобы ко мне пришел вечером пораньше.

— Хорошо, — тихо ответил Володя.

Он отправился в город, долго бродил по улицам вблизи горловской типографии, но ничего разведать не мог. В больнице Петрика не оказалось ни в палатах, ни в мертвецкой.

Вечером Володя пришел вместе с Чайкиным в «хижину дяди Тома». Здесь уже находились Батенин и Захар. Володя рассказал о своих неудачных дневных поисках.

— Дело серьезное. Прошло полтора суток, — заволновался Захар. — Во что бы то ни стало надо выяснить, где Петрик.

— Легко сказать «выяснить»! Но каким способом?

— Надо начинать, как все это обычно делают, с милиции.

— С милиции? — Павел Петрович покачал головой.

— Попросите сходить Кондратьева. Если вещи называть своими именами, Петрик жил у него на положении батрака. Вполне закономерно, что хозяин должен проявить о нем заботу.