Страница 55 из 98
Барахтаясь в сильных руках дюжего гусара, дедушка Панкрат закричал не своим голосом. Маралихинцы глухо зароптали, а жена Панкрата, седая, беззубая старуха, не выдержала и бросилась капитану в ноги, стараясь обнять лакированные офицерские голенища.
— Софронов, батюшка, Софронов... Анкудин Софронов!
— Отставить! — поднял руку капитан Куров, и маралихинцы, стоявшие поближе, увидели на указательном пальце черное кольцо с черепом.
Гусары приостановили порку, а дедушка Панкрат, уткнувшись лицом в траву, плакал и морщинистым кулачком размазывал по лицу слезы.
— Зачем ты сказала, старая! — шептали сухие губы дедушки. — Бог тебя накажет, старая!
Капитан прошелся от фланга до фланга, внимательно вглядываясь в бледные лица маралихинцев.
— А где же этот Софронов? — с прежней ласковостью спросил он. — А?
Маралихинцы молчали, потупив глаза.
— Я спрашиваю, где Анкудин Софронов? — возвысил голос капитан, и усы его задвигались.
Тогда из толпы, опираясь на черемуховый батожок, медленно вышел основатель Маралихи, Савватий Прохорович, и низко поклонился капитану.
— Военный человек, выслушай меня, старика, — сказал он, — а потом делай со мной, что хочешь. Твоя воля!
Он разгладил бороду и сделал несколько шагов, стараясь получше разглядеть лицо капитана. Но старческие глаза его видели только усы да фуражку.
— Зачем ты приехал к нам? Что мы, враги или злодеи лихие? Разве не видишь ты, кто остался в деревне? Дети малые да старцы ветхие. Обидели если мужики наши, так ты их лови да с них и взыскивай. С ними воюй, а не со старцами да с женщинами. Поезжай назад, военный человек, иначе бог тебя покарает. Не делай лютого зла, не обижай невинных! За невинных бог стоит! Бо-ог! Бога вспомни!
Савватий Прохорович гневно постучал посошком о землю и потряс зеленой бородой.
— Приятно познакомиться, — улыбнулся капитан, внимательно разглядывая Савватия Прохоровича. — Это пророк здешний, что ли?
— Святой жизни человек! — торопливо подтвердил старушечий голос из задних рядов. — Святой жизни!
— Так! Святой! Очень приятно! — капитан покрутил усы от удовольствия.
— За что ты нашего Панкрата изобидел? — выкрикивал Савватий Прохорович. —Что тебе старик сделал? Грех тебе будет, грех великий! Руки у тебя в крови, военный человек!
— В крови? — капитан покачал головой, но не остановил старика. Маралихинцы вздохнули полегче, видя, что против святых слов трудно устоять военному.
— Слово тебе истинное говорю, — продолжал Савватий Прохорович, — в невинной крови захлебнешься, а на том свете к злодеям лютым причтен будешь, и не помилуют тебя, кровопийцу. Не помилуют! За все дела свои сатанинские ответишь на суде страшном! За все взыщется. За все!.. За кровь пролитую, за страдания, за мучительства, если не покаешься.
Маралихинские старухи всплакнули от этих слов великого праведника, а некоторые из них даже пожалели военного человека с тараканьими усами. Хорошо еще — не проклял его Савватий Прохорович, а то совсем бы беды не миновать. Погибла бы душа человеческая.
Смотрят старухи на капитана и ждут, скоро ли он на колени упадет перед Савватием Прохоровичем да поцелует святые ноги праведника? Скоро ли каяться перед всем народом начнет, рыдать и слезами горькими обливаться? Должно быть, сейчас! Вот побледнел военный человек и даже глаза закрыл от великого стыда. Хочет что-то сказать и не может! Тут уж не только старухи умилились, но даже и старики. С благодарностью они взглянули на основателя Маралихи. Хорошо такого заступника иметь перед богом и начальством.
Но капитан вдруг стал снова розовым, затем красным, а потом багровым.
— А вот я тебе, старый гриб, сейчас такой страшный суд устрою, что ты у меня закаешься каркать, чертова перечница! — прошипел Куров и поднял плеть. — Эй, вздернуть святого пророка на ворота!
Унтер-офицер с черными усиками торопливо вынул из мешка белую тонкую веревку, оказавшуюся ламповым фитилем, сделал петлю и ловко накинул ее на шею Савватия Прохоровича. Расторопные гусары бросились выполнять приказ капитана. Они потащили основателя Маралихи к высоким воротам ближайшего дома.
Все это было неожиданно и удивительно. Маралихинцы даже понять сразу не могли, что хотят солдаты сделать с праведным стариком. Но когда унтер-офицер стал привязывать фитиль к перекладине, старухи заголосили, поднимая высохшие руки к небу.
— Вознесение! — улыбнулся капитан, наблюдая, как сухое, легкое тело Савватия Прохоровича оторвалось от земли и, покачиваясь, поплыло вверх.
Из-за Синюхи вышло утреннее солнце. От высоких крыш легли на зеленой улице длинные тени. Прекрасный день вставал над селом. Прохладный воздух застыл и был недвижен.
С ужасом смотрели притихшие маралихинцы на длинный лиловый язык и синее лицо Савватия Прохоровича. Да, значит, верно, пришли времена антихриста. Настали последние дни. Дьявол в золотых погонах сошел на землю и творит свою расправу.
— Так! — сказал капитан. — А где здесь софроновская родня? Выходи!
И все маралихинцы, как один, шагнули вперед.
Капитан прищурил глаза и крикнул унтер-офицеру:
— Десятого в расход! А Софроновых найти!
Унтер-офицер козырнул и стал выдергивать из строя каждого десятого. Их повели к амбару расстреливать, а в это время гусары, бегавшие по деревне, крутили в жгуты золотистую солому и старательно поджигали избы. Весело затрещали сухие крыши домов. Красные языки пламени поднялись к небу, и густой желтый дым клубами повалил в разных концах деревни.
* * *
Через четыре часа капитан Куров, запив поджаренную курицу коньяком, наметанным глазом взглянул на догоравшую деревню и сказал с удовлетворением:
— Война без пожара — все равно, что ветчина без горчицы.
Эскадрон ушел так же незаметно, как и появился, а уцелевшие маралихинцы отправились тушить остатки пожара, чтобы огонь не перекинулся в тайгу.
Так самарский роялист капитан Куров, организатор монархического заговора, выпущенный на поруки и пробравшийся в Сибирь, чтобы не попасть на фронт, уничтожил в четыре часа Маралиху, впервые открытую уездным краеведом Флейтой. От богатой деревни осталась только точка, нанесенная на географическую карту. Маралихинцы же ушли еще дальше в горы, за пятьдесят две версты, на Тихий Ключ, начинать новую жизнь на новом месте, куда их неоднократно звал Савватий Прохорович, точно предчувствуя свою скорую гибель.
Изгнание из рая
Когда у маралихинских ребят, пасших коней в горах, запас харчей пришел к концу, они отрядили трех человек для поездки в деревню. Поехали Аверя, Симка и Боря. Оседлав коней, ребята тронулись в дорогу и после полудня поднялись на Круглую Сопку.
— А где же деревня? — вытаращил от изумления глаза Симка и, не увидев серых косых крыш, подумал: «Уж не заблудились ли ребята ненароком, попав вместо Круглой Сопки на какую-нибудь другую?»
Но нет, дорогой они ехали правильной. Вон речка серебряной лентой вьется и белеет хорошо знакомый бом. Вон лиственница, разбитая молнией. Вон высокий заплот маральника виден. Где же деревня? Что за чудеса? Была деревня, а теперь ее нет. Боря тоже изумился. Он не раз бывал на Круглой Сопке и всегда видел отсюда маралихинские избы.
— Это леший глаза нам отводит! — быстро сообразил Аверя, пугливо крестясь. — Свят-свят! Свят! Рассыпься!
— Ты сам леший! — недовольно сказал Боря, а Симка вдруг закричал:
— Сгорела Маралиха! Сгорела!
Ребята, настегивая вицами коней, помчались во весь опор к сгоревшей деревне. Здесь они увидели дедушку Панкрата, оставленного для караула. Он ходил по остывшему пеплу и длинной палкой ворошил уголья.
— Дедушка Панкрат!
— Ась?
— Что же случилось-то? А?
Ребята слезли с коней и окружили старика.
— Сожгли нашу Маралиху подлые антихристы! — прошамкал дедушка Панкрат и погрозил сухим кулачком. — Разорили нас ироды окаянные. Все добро уничтожили. Подлые, подлые!