Пропавший брат

— Н-но!.. Зарка!.. Куда!

Корову надо гнать через весь город. Больше часу уходило на это дело, но Боря доволен. Пусть бы еще в два раза дальше, только бы поменьше времени находиться дома, где слышишь одни попреки.

— Не будь дармоедом! — скажет хозяйка, если Боря присядет отдохнуть. — Пойди чурок для самовара наготовь.

— Да я уж наколол.

— На запас постарайся. Руки не отвалятся. Не сиди без дела.

...Нет, уж лучше корову гонять в поле. Идешь за ней, никого нет, один.

— Куда?.. Зарка!..

Чем ближе к поскотине, тем чаще и чаще встречались коровы — белые, черные, пестрые. Они мычали, перекликаясь, словно разговаривали на коровьем языке. Их гнали хозяйки или детишки вроде Бори. Нет, не вроде Бори. Те гоняли своих коров, а Боря — работник, батрак, гнал чужую. Вернутся ребята домой, им матери нальют молока. А Боре вчера не дали. Только чай Бедариха слегка забелила. Девчонок своих небось поит, и сама пьет, и Бедареву наливает!

А девчонки у хозяйки противные. Нос задирают, лентяйничают. Всякая работа, что потяжелее да погрязнее, всегда на Борину долю достается. Позавчера Боря показал младшей кулак, та матери наябедничала. Конечно, попало Боре.

— Ты что кулаки, язва, кажешь? Забыл, кто тебя хлебом кормит? У-у, скотина неблагодарная!

И хватила Борю по щеке да по другой.

Боря глотает слезы, вспомнив незаслуженную обиду.

— Зарка! Но-но!

Загнал Боря корову и пошел назад. На пожарной каланче шесть раз ударили. Торопиться надо. Опять Бедариха ругаться станет, что долго без дела шатался. Боря прибавил шагу.

— Эй, Странник! Сколько лет, сколько зим!

Боря даже рот разинул от удивления.

— Гришка? Рифмач!

— Здравствуй!

Своим глазам Боря не поверил от радости. Неужели это в самом деле на подводе сидит Гришка и помахивает кнутиком?

— Ты как здесь? — спросил он, удивляясь все больше и больше.

— С хозяином приехал. Ну, как живешь, Странник?

Боря хотел в ответ улыбнуться, но улыбка вышла кривая. Гришка без слов понял все и сочувственно мотнул головой.

— Плохо живу! — проглотил Боря слезы. — А ты как?

— Ничего. Только хлопот полон рот. С батькой приехали пшеницей спекулировать.

— Кормят тебя хорошо?

— Неплохо. Живем, белый хлеб жуем. Что сами лопают, то и мне дают.

— Меня плохо, — пожаловался Боря. — И ругают. И бьют...

— Бьют? — Гришка даже присвистнул от негодования. — Вот живоглоты! Я бы сдачи дал. Святой крест! Ты им не поддавайся.

Старые друзья поговорили, вспомнили Петроград, Большие Пальцы, Шишечку, деткоммуну и условились встретиться на базарной площади ровно в двенадцать часов. Хотя Боря и знал, что трудно ему будет выбраться из дому, но Гришке твердо пообещал прийти на свидание.

— Буду ждать, Странник. Приходи! — крикнул Гришка, натягивая вожжи. — Но-но... Лешая... Трогай!

Боря поглядел на удалявшуюся подводу, тяжело вздохнул и поплелся домой.

Гришка — адвокат

— На, лопай! — крикнула Бедариха, швыряя Боре ломоть хлеба. — Да иди курятник чистить!

Боря нацедил из пузатого самовара остывшего кипятку, размочил в кружке черствый хлеб и стал торопливо жевать. Сегодня даже ложки молока Бедариха пожалела. Вот жадная баба! Ну, ладно. Только бы днем улучить свободную минутку да к Гришке сбегать. А это ничего. И без молока обойтись можно.

Боря вычистил курятник, накопал картошки, а перед обедом незаметно выскользнул за ворота. Бегом он помчался к базару, радуясь, что снова увидит Гришку. Но на полдороге Боря замедлил шаги. Он ушел, а лопату оставил на огороде. Опять Бедарев, если заметит, будет ругаться. Боря остановился в раздумье: не вернуться ли назад? На каланче ударили двенадцать раз. Нет, надо торопиться, а то, чего доброго, Гришка уедет.

Базарная площадь в Усть-Каменогорске невелика, за пять минут обежать всю можно. Гришка сказал, что хозяин приехал с пшеницей. Значит, он в той стороне, где Народный дом. Там обычно крестьяне продают верно.

Боря пробирался мимо возов с арбузами, дынями, громадными тыквами. Это казаки с Меновного навезли, бахчи у них за Иртышом богатые. А вот выстроились в ряд громадные бадейки с крупитчатым медом и маслом. Богатые кержаки доставили с гор свои богатства. Согринские крестьяне с трудом ворочают тугие мешки пшеницы и проса. Казахи носят в голубых четвертях кумыс. Крик, шум, споры. А Гришки что-то не видать.

— Эй, Странник, айда сюда!

Боря повернул голову. Рифмач, сидя на возу, доедал мягкий калач, запивая молоком из горлышка бутылки.

Завидно стало Боре.

— Пробирайся сюда, Странник! Залезай!

Боря забрался на свежее сено. Гришка вынул из мешка второй калач.

— На, получай! Это нам нипочем, закусывай молоко калачом.

Попробовал бы он так у Бедарева распорядиться! Живо бы по затылку получил! Боря с жадностью принялся за еду, а Гришка заговорил:

— Ну, Странник, кумекал я твое дело. У твоего обалдуя тебе не жить! Надо собирать монатки да улепетывать!

— А он не отпустит!

— То есть как не отпустит? Тогда возьмем его за волоса да потянем под небеса. Вместе в управу сходим и жалобу подадим. Сирота сиротой, а рукам волю не давай да корми как следует, раз в отцы полез. А не хочешь — откажись! Была бы шея, а хомут всегда найдется. За хлеб дарового работника всякий возьмет.

Подошел Гришкин хозяин к возу, коренастый человек с квадратной бородкой. Гришка повернулся к нему:

— Иван Петрович, по делу в управу с товарищем сходить надо. Отпустите?

— В управу? Придумал тоже! Лодыря гонять.

— Никак нет! Товарища защитить надо от эксплуатации.

— Ах ты, пустобрех курносый!

— Так я пойду, Иван Петрович?

— Иди, да живо назад. Одна нога здесь, другая там. Скоро домой собираться будем.

— Не беспокойтесь, не успеет стриженая девка косы заплесть. Я мигом!

Ребята побежали сначала рысью, а потом пошли шагом. Дорогой Боря сказал с завистью:

— Хозяин у тебя, видать, хороший!

— А с плохим я и жить бы не стал!

В управе расторопный Гришка живо разыскал секретаря. Он сидел в углу канцелярии под образами и, окруженный тремя помощниками, играл с ними в подкидного дурака.

Гришка постоял около игроков и, не выдержав, воскликнул:

— Дядя, не бейте валетом! Лучше маленьким козырьком, а то он вам накидает...

— А ты не суйся! — строго сказал письмоводитель, но секретарскую десятку убил козырной шестеркой.

Секретарь от досады почесал за ухом и поднял глаза на ребят.

— Вам что?

— Подать жалобу.

— Какую это жалобу? Позволь, позволь! — вдруг закричал секретарь. — Карте место! На кого жалобу? Разве не видишь, что люди заняты?.. Приходите через час.

— Да нам некогда! — взмолился Гришка.

— Сейчас всем некогда. — У всех дела появились. А ну-ка, клади сюда дамочек!

— Возьми, возьми, не жалко!

— Потянем! Ничего! Так-так... На кого, говоришь, жалобу? — рассеянно переспросил секретарь и вдруг почувствовал сладкое замирание сердца: письмоводитель покрыл даму козырной семеркой и дал возможность секретарю сбросить сразу три завалящих карты.

— Бедарев, по Курочкиной улице, свой дом имеет, — быстро заговорил Гришка. — Взял вот этого парнишку и измывается. Голодом морит и работу непосильную наваливает.

— А ты кто такой? Ходи, ходи, Иван Алексеич! Что, призадумался? Ага!

— Его товарищ. Вместе в детдоме были.

— Бедарев, говоришь? На Курочкиной улице? Стой, стой, карте место!

— Он самый! Бедарев!

Не глядя на ребят, секретарь пообещал:

— Ну ладно, идите, проверим через милицию.

Гришка переминался с ноги на ногу.

— Нельзя ли его к другому хозяину перевести? А?

— Так ведь мы же не биржа труда. Мы этим делом не занимаемся. — Секретарь пожал плечами и, радостно засвистев, начал подкидывать карту за картой. — Ну как, потянул! Или еще дать?

— Я про воспитание. Нас комиссия распределила месяц назад. По гражданским родителям.