Ротмистр Гордеев

Глава 22

— Серебром! Пли! — командую.

Если бы не пулемёты, тут бы нам и кердык. В тумане не шибко прицелишься. Что по демону, что по человеку. Даже мои амулет и дар магического зрения помогают так себе. У автоматического оружия шансов в такой ситуации попасть — гораздо выше.

Из молочного тумана слышны проклятия, крики ярости и боли. Срабатывают и ловушки, которые мы с бойцами заготовили загодя — те самые заострённые бамбуковые колышки, выпачканные в дерьме и нечистотах.

Но порыв наступающих слишком яростен. Крики «Банзай» всё ближе. Бойцы бьют залпами, пулемёты строчат, ловушки находят свои жертвы, а японцы: люди и демоны прут и прут на наши позиции. Кроме обычных солдат противника в рядах наступающих какие-то похожие на гоблинов мерзкие существа.

— Это сикомэ, вашбродь, — шепчет из-за плеча верный Скоробут.

Сикомэ, так сикомэ, пуля, как известно, даже серебряная, — дура. Ей без разницы человек перед ней из плоти или крови, или демон весь пронизанный эфирными субстанциями.

Всаживаю пулю сперва в оскаленную харю сикомэ, прущего на меня с арисакой с примкнутым штыком, демон падает. На его месте тут же вырастает японский солдатик с разинутым в диком крике ртом. Стреляю ему в грудь, солдатик спотыкается на бегу и падает почти на бруствере окопа. Сухо щёлкает курок. Так и есть, отстрелял весь барабан. Бойцы мои спешно перезаряжают свои «мосинки».

А противник прёт и прёт. В какой-то момент выстрелы с нашей стороны почти смолкают, только строчат пулемёты, собирая свою кровавую жатву.

Лихорадочно впихиваю патроны в барабан револьвера. Вторая волна противников всё ближе — тёмные силуэты в белёсом тумане.

— Залпом! Пли! Залпом! Пли!

Враг так близко, что слышно, как пули с тупым стуком входят в тела.

— Стрелять без команды!

Грохот выстрелов учащается. И вот как в такой ситуации беречь патроны прикажете?

Пускаем в ход наши самодельные гранаты. Во все стороны летят комья земли, части тел противника. Уродливая голова японского гоблина с приплюснутыми остроконечными ушами и оскаленными в яростной гримасе кривыми клыками падает прямо передо мной. Зубы клацают от удара — полное ощущение, что последним посмертным движением он хотел укусить меня.

Японцы отходят. Думаю, небольшая передышка. Сейчас сформируют вторую волну и попрут снова. Спешно дозаряжаемся. Оставляю за себя старшим Бубнова, а сам с Кузьмой иду проведать наши четыре пулеметные команды. Откуда четыре спросите вы? Выделили же всего пару пулемётов на подразделение. А ещё пару я тупо выцыганил у тех господ офицеров, которые, как и Коломнин считают пулемёт ненасытным растратчиком патронов. Пулемётчиков на «максимы» у них всё одно не было, так что у них эти два ствола всё одно стояли бесполезным грузом, а у меня — сгодились в дело. Правда, пулемёты мне дали без патронов. Так что приходится крутиться, объяснив перед боем всем своим пулемётчикам про пользу коротких очередей.

Не доходя до Жалдырина с его вторым номером, чувствую под ногами непонятную сырость. Сапоги хлюпают по лужам. Откуда вода, дождя же не было? Повторяю вопрос Жалдырину, тот смущённо хмыкает и лукаво улыбается. Ах, ты ж ёж, морячок же у меня водяной. Как я мог забыть?

— Твоя работа?

— Моя, вашбродь. Уж больно японец сильно пёр, так что пришлось подболотить.

Осторожно выглядываю в потихоньку редеющий туман. Раскисшая почва создала для наступавших японцев дополнительную помеху, и позволила Жалдырину выкашивать врага с большим успехом. Объявляю ему благодарность и предлагаю усилить его позицию вторым пулемётом, выдвинув их чуть вперёд во фланг второй волне японской атаки. Обговариваем, что сигналом для открытия огня должен стать двойной крик свиристели. Отправляю Скоробута донести мой приказ до обоих пулемётных команд на другом фланге. Сам организую усиленную пулемётную точку из Жалдырина с его вторым номером и второй пулемётной команды.

Во всё ещё густом белёсом тумане в стороне японских окопов звучат отрывистые команды и резкие звуки сигнальных рожков. Бегу по окопу к своему командирскому месту. Там уже ждёт Кузьма.

— Ну что у пулемётов на правом фланге?

— Всё передал, вашбродь. Патронов у них маловато — жалуются.

Тяжело вздыхаю. Спасибо ротмистру Коломнину, любителю штыковых атак. С другой стороны Шамхалов тоже прав, когда сказал, что экономика просто не потянет такого расхода боеприпасов. Заводы выпускают патроны по старым нормам, запасы на складах не столь велики, как требует того современная война. И что с того, что есть пулемёты, если к ним не хватает патронов. Легко попаданцам в книжках — у них как автор захотел, так и патроны откуда-то чудом взялись, в степи за пару дней заводы построились, дороги приложились, и даже чиновники перестали воровать и наживаться налево и направо.

Скоробут протягивает фляжку.

— Держите, Вашбродь, я тут чайку сообразил. Сладкого. Не перекусить, так хоть чаем подкрепитесь. С утра же ни крошки во рту.

— Спасибо, Кузьма. А сам?

— Да я уже, Вашбродь.

Чёрт… тишина-то какая вдруг свалилась. Туман ещё больше похож на вату, в которой тонут звуки, мысли, рождаются другие тихое шуршание, на самой грани слуха. Нет, это не шуршание. Это тихий, почти не различимый шёпот. Сквозь туман проступают призрачные колышущиеся тени.

Господи, как вдруг захотелось сдохнуть… Что я здесь делаю? Зачем? Россию спасаю? Ну и много наспасал? Всё без толку… Порт-Артур всё равно сдадут, войну проиграют, революция пошатнёт империю. А в 17-м уже и империя всем будет до лампочки: лишь бы мир поскорее. Царя скинули, чтобы мир наступил, большевики всех миром купили, а потом устроили бойню ещё на пять лет. Тиф, вши, «испанка». Голод, разруха, эмиграция и прочие ангелы Великой русской революции. С удивлением гляжу на револьвер в своей руке. Самое же простое решение — бац, и никаких проблем. Палец оттягивает курок, холодный металл впивается в лоб.