Ротмистр Гордеев

— Поверьте, я был вынужден так поступить. Штабс-капитан Вержбицкий оскорбительно отозвался о даме, с которой я знаком.

— Если не ошибаюсь, ваша дама — китаянка, а её брат — хунхуз. Не самые приличные знакомства для русского офицера.

— Господин полковник, давайте отставим эту тему в покое и поговорим о том, что меня к вам привело.

— И что же вас привело?

— Я знаю, что из флота в бригаду будет направлена пулемётная команда. Прошу ходатайствовать перед их превосходительством генерал-майором Степановым, чтобы два пулемёта были приданы моему взводу.

Бровь полковника иронично подымается.

— Простите, штабс-ротмистр, а с какой стати я должен это сделать? Чем так ваше подразделение так отличается от других, что нам придётся ради него раздёргать пулемётную команду? Тем более генерал-майор собирался держать её в резерве.

— Дело в том, господин полковник, что мне удалось по достоинству оценить роль автоматического оружия в войне, кроме того я разработал некоторые методики, повышающие его эффективность.

Взгляд Ванновского тускнеет, очевидно, в его глазах я прожектёр-хвастун, коих, увы, в армии полно.

— Если не возражаете, я изложу свои соображения.

— Не возражаю.

Извлекаю из глубины памяти знания, полученные в училище и на войне, само собой с поправкой на время и технические возможности пулемётов. Сначала полковник воспринимает информацию с недоверием, потом начинает задумываться, в конце он уже полностью погружён в то, что я попытался ему объяснить на пальцах и разжевать.

— Ваши идеи не лишены определённой логики, — признаётся полковник. — Но пока это всё теория, не подкреплённая практикой.

Практики у меня за глаза и за уши, но вряд ли Ванновскому понравится, если я пущусь в детали.

— Так давайте проверим на поле боя, — говорю я.

— Легко сказать! Вы понимаете, какая это ответственность, штабс-ротмистр? Вы знаете, в какую копеечку влетел казне каждый пулемёт? С нас ведь снимут не только погоны, но и головы!

Своё производство «Максимов» только начато, поэтому подавляющее большинство машинок в войсках импортное, а стоят они и в самом деле безумно дорого.

— Для хорошего дела мне не жалко ни погон, ни головы, — заявляю я.

— Боюсь, в этом случае речь пойдёт о погонах генерал-майора Степанова и об его же голове, — грустно усмехается Ванновский. — Должен вам отказать, штабс-ротмистр. Вот когда пулемёты начнут массово поступать в войска, тогда мы проверим всё, что вы мне рассказали.

Хочется громко выматериться, но вместо этого я вдруг говорю:

— А хотите пари, господин полковник?

— Какое пари? — недоумевает он.

— Обычное. Вы ведь считаетесь лучшим стрелком полка?

Он польщённо улыбается.

— Не без этого, штабс-ротмистр.

— Тогда давайте проверим, кто из нас лучше стреляет. И, если пари выиграю я, то вы передадите нам пару пулемётов, если нет…

— Достаточно, как вас по батюшке?

— Николай Михалыч.

— Достаточно, Николай Михалыч. Мне нравится ваше пари. А наказание я вам обязательно придумаю! — злорадно потирает руки полковник. — Но потом, когда вы проиграете. Например, примирю вас с Вержбицким.

Ради этих пулемётов я готов даже на дружбу с долбоклюем адъютантом, поэтому склоняю голову в кивке.

— У меня в саду нам никто не помешает, жену и прислугу я извещу, — входит в деловой раж Ванновский. — Из чего будем стрелять?

— Каждый из своего револьвера. У вас ведь наган?

— Да.

— И у меня тоже наган. Думаю, так будет честно: револьверы у нас одной марки.

— Согласен.

— Тогда попрошу вас принести мне два больших гвоздя и молоток.

Он уходит в дом, чтобы отдать распоряжения и возвращается с тем, что я просил.

В конце сада стоит деревянный сарай, вколачиваю в него наполовину длины оба гвоздя, отхожу шагов на двадцать.

— Выбирайте ваш гвоздь, господин полковник.

— Вот этот, — показывает он.

— Отлично. Итак, стреляем отсюда. Кому из нас понадобится меньше выстрелов, чтобы загнать гвоздь по самую шляпку, тот и победил.

Ванновский переводит взгляд с сарая на меня и обратно.

— Ну что ж, жребий брошен, Рубикон перейдён. Кто первый?

— Уступаю эту честь старшему.

Полковник принимает стойку как в тире, вскидывает руку с револьвером, прицеливается и делает выстрел. Бах! Пуля попадает в шляпку гвоздя и вбивает его на несколько сантиметров.

— Моя очередь.

Бах! У меня результат аналогичный.

— Неплохо, Николай Михайлович, неплохо! Вижу у меня появился достойный соперник. Да, можете называть меня Сергеем Петровичем.

— Благодарю вас, Сергей Петрович.

Если первый блин не был комом, то на второй промазываем, причём оба.

— И на старуху бывает проруха, — смеётся Ванновский.

Ему определённо нравится это мужское развлечение.

Исправляем досадные промахи с третьего выстрела. Пока идём ноздря в ноздрю.

— Что будем делать, если получится ничья? — спрашивает полковник.

— Надеюсь, у вас есть ещё гвозди?

— Пока есть, но таким макаром мы можем все гвозди в доме перевести.

И всё-таки мне удаётся победить в этой схватке, когда на пятом выстреле Сергей Петрович мажет, и его пуля уходит в молоко, а я загоняю свой гвоздь по самую макушку.

— Эх! — вздыхает полковник. — Обставили вы меня, Николай Михайлович! Позор на мою седую голову!

Его лысеющая шевелюра не содержит ни единого намёка на седину.

К счастью, зла на меня Ванновский не держит, забирает с собой в дом, где мы с ним и в компании его очаровательной супруги потихоньку приговариваем пару графинчиков водки. Само собой, мадам Ванновская пьёт шампанское.

В расположение я приезжаю буквально на автопилоте и падаю с коня в руки проворного домового.

— Эка ж вас угораздило, — шепчет Кузьма, раздевая меня и укладывая в постель. — Небось намаялись, сидючи за решеткой, захотели отдохнуть, да сил не рассчитали.

Не могу сказать за полковника, но к утру моя голова просто раскалывается. Я просто мечтаю о живительной ракии из фляжки Николова, только где её здесь достать?

Но служба есть служба, спихивать свои обязанности на Бубнова я не собираюсь, поэтому провожу со взводом учебные занятия, а после обеда все массово садимся изготавливать ручные гранаты. Там, на передке, они нам ой как пригодятся.

Жаль, что по-прежнему сплошная кустарщина, но лучше уж с такими гранатами, чем без них. Почти все мои солдаты уже видели на что способны эти смертоносные штуки, поэтому относятся к процессу с понимаем. В какой-то степени теперь от гранат зависит их собственная жизнь.