Ротмистр Гордеев

— Ну и нашли вас ваши подчинённые, штабс-ротмистр?

— Предлагаю спросить у них, ваше высокоблагородие.

— Младший унтер-офицер? — Подполковник поворачивается к Савельчу.

— Никак нет, ваше высокобродь, — тянется тот перед высоким начальством, — не нашли. Господин штабс-ротмистр уж больно хорошо замаскировался.

Подполковник поворачивается к Элихманову:

— Что скажете, ротмистр? Ваш подчинённый.

Тот украдкой показывает мне кулак.

— Хоть занятие и не было согласовано со мной, но, думаю, инициатива штабс-ротмистра любопытна. Хотя и требует более всесторонней проверки. Во взаимодействии с другими подразделениями с более традиционной тактикой.

Подполковник соскакивает с коня, подходит ко мне. Ем, как положено, начальство глазами. Внимательно рассматривает рыбачью сеть с нашитыми ленточками. Задумчиво крутит ус. Все ждут высокого начальственного решения.

— Двух дней хватит на подготовку? Дал бы больше, да противник не даёт. Пока на фронте затишье, но это ненадолго.

Два дня? Не смешите мои тапочки..

— Хватит, господин подполковник.

А что — возможны варианты? Что-то мне подсказывает, что нет.

— Добро. — Подполковник поворачивается к Элихманову и Вержбицкому, — Можете заключать пари, господа.

Я потом расспросил Скоробута, про подполковника. Командир у нас не простой — принц Персии. Али Кули Мирза из персидского шахского рода Каджаров. Его отец побывал и губернатором Тегерана, и управителем Южного Азербайджана, из-за дворцовых интриг в 1851 году бежал в Россию, был благосклонно принят царским правительством и с большой семьёй поселился в Шуше. Шестнадцать жён, больше шестидесяти детей — что ещё нужно, чтобы встретить старость? Али Кули Мирза родился уже в Шуше и избрал военную стезю, как и многие другие его братья — часть которых служила шаху, а часть — царю. Освобождал Болгарию от турецкого ига. Храбрец, отличный стрелок

Два оставшихся дня и ночи мы всем взводом плели маскировочные накидки с капюшонами из скупленных по деревне старых рыбачьих сетей. А ещё пришлось лично похимичить, благо серными спичками и парой лимонов я разжился в офицерской лавке, уголь раздобыл у своих квартирных хозяев, а за марганцовкой послал Скоробута в госпиталь с запиской к Обнорскому. Понадобилось ещё мыло и газеты.

С газетами, кстати, самая сложность и вышла — уж больно навострились из них рядовой и унтер-офицерский состав крутить «козьи ножки». Но всё удалось, так что у нас для наших супротивников будет несколько сюрпризов. Ну и полдня убил на то, чтобы научить своих бойцов хотя бы мало-мальски ползать по-пластунски, стараясь оставаться незаметными. Ну, и ещё один сюрприз приготовил в количестве примерно десятка: тут обошлось некоторым количеством верёвок и обычными камнями более или менее правильно формы. И до одурения учил бойцов пользоваться совершенно новым для них девайсом. Да и самому пришлось обновить навык — с подросткового возраста эту штуковину в руку не брал. Ничего, руки вспомнили.

И затем уже сбегали к предстоящему месту встречного учебного разведпоиска втроём с Кузьмой и Бубновым, чтобы оценить всё на месте. Заброшенный сад со стоящей на краю ветхой сарайкой. По легенде, изображает место расквартирования условного противника. И мы должны попытаться захватить наших партнёров по учениям врасплох и взять языков.

Партнёры нам достались… казаки, среди которых я узнал знакомых уже братьев Лукашиных. Полтора десятка нас на полтора десятка их.

Разделил своих на три пятёрки: первую под командой Бубнова, вторую поручил Ипполитову тот конечно поворчал по привычке, но приказ командира есть приказ командира. Третью возглавил сам. Бубнову и Ипполитову раздал результаты своих химических опытов, всё расписал, как, что и куда. Заставил повторить по несколько раз — хорошо, когда каждый боец знает свой маневр назубок.

Ну, а теперь, бог не выдаст, свинья не съест, и бой покажет.

Бубнов со своей четвёркой выманил на себя казачков. Оставив, трёх человек у сарайки, остальные пустились преследовать противника. Который неожиданно исчез. Вот только что бежали пятеро от казаков, мелькали между деревьями старого сада, и вдруг нету. И тут же пополз между деревьями густой белый дым, затягивая своей пеленой и стволы деревьев, и фигуры боевых пластунов. А в дыму — птичьи трели, да странный, ни на что не похожий свист-гудение. И из дыма этого вылетают боло, спелёнывая собой казакам ноги. А следом и смутные фигуры, похожие на ожившие кусты, Ипполитов со своей четвёркой, которые уже пакуют казачков основательно. Разумеется, казаки бьются отчаянно. Но фактор неожиданности, есть фактор неожиданности.

Мы лежим в кустах в своих накидках и наблюдаем за сараем. Здесь оба Лукашины, и это плохо: Тимофей весь сосредоточен, ушёл в себя, а Фёдор скидывает с себя сапоги, гимнастёрку и шаровары — оборачиваться собирается и форму сберегает. Ежели обернётся, то справятся ли с ним мои придумки?

Вот и обернулся — поводит чутким звериным носом — щас учует. Даю знак своим бойцам, запаливаем дымовухи и бросаем к сараю. Густой голубой дым валит во все стороны. Не поздно ли — Фёдор учуял наш запах и кидается в нашу сторону. Свистят раскручиваемые боло, три летят навстречу казаку-оборотню, ещё по одному в характерника и в третьего, неизвестного мне пока, станичника. Тимофей почувствовал — ничем другим не могу объяснить, что он подпрыгнул высоко, поджав ноги, пропуская крутящееся боло под собой. А вот Фёдора удалось спеленать. Спасибо, Кузьме, заплёл ему ноги своими барабашкиными приёмами. Кручусь вокруг Тимофея в своей накидке с шашкой в руке, но он крутит двумя шашками восьмёрки, только клинки жужжат, как два шмеля в голубом дыму. Неожиданно приседаю и качусь казаку под ноги, подсекая его ударами своих ног. Чувствую, как один из клинков Тимофея едва не сбривает мне волосы на макушке, но поздно — казак валится на землю, и тут я наваливаюсь на него сверху, пытаясь прижать руки к телу. Кулак Тимофея прилетает мне в скулу, аж искры из глаз. Но я давлю ему на сонную артерию, и характерник обмякает.

Докладываю подполковнику с Шамхаловым, что задание выполнено. Ничего, что один глаз заплыл фиолетовым синячищем, а всё тело ломит, словно в одиночку вагон угля разгрузил. Остальным моим тоже досталось. Акиньшина казачки помяли основательно, левая рука у бойца висит, словно плеть. Скоробут не досчитался зуба, это его Фёдор успел приложить, когда мои молодцы пеленали оборотня.