Страница 9 из 12
"И какая наглая невозмутимость, — с горечью думал он. — Для них это не падение, а норма жизни. С косой она что делает, интересно? Расплетает и распускает по подушке по просьбе клиента? А этот колобок похотливый тоже хорош, пошляк…" Его передернуло при мысли, что послали его, как порядочного человека, а он с ходу вмазался по самые ноздри…
Он спросил у встречного прохожего, где ближайшее кино.
В помпезном сооружении со ступенями и колоннами шла "Агония" — двухсерийный фильм о Гришке Распутине. Крымов обрадовался, но фильм начался пять минут назад и билетов в кассе не осталось.
Крымов стал упрашивать контролершу, однако неказистая старушка была непреклонна. И тут его осенило.
— Вот вам торт, возьмите, пожалуйста. Попейте чайку, пока идет фильм. — Он поставил торт на прикрытое подушечкой сиденье стула у двери.
Крепость пала.
— Марья Васильевна! — крикнула контролерша через фойе своей коллеге и ровеснице, охранявшей вход в зал. — Посади гражданина, а потом мы с тобой чайку с тортом попьем.
Когда фильм кончился и Крымов двинулся с толпой к выходу, он вспомнил, что торт или хотя бы пустая коробка необходимы ему как некое вещественное доказательство для предъявления дежурной по этажу. Поэтому, выйдя со всеми через боковую дверь во двор, он обогнул здание, поднялся с новыми зрителями по ступеням к центральному входу и поинтересовался у контролерши, хорош ли был торт.
— Спасибо, спасибо, — тепло, как племяннику, заулыбалась старушка.
— Если коробочку не выкинули, я хотел бы ее захватить.
— Коробку из-под торта? Да она же сладкая. Вы в нее ничего не положите.
— Не важно. Долго объяснять. Если не выкинули, отдайте.
Контролерша нахмурилась и крикнула в глубь фойе:
— Марья Васильевна, верни гражданину остатки сладки.
Появилась ее напарница с коробкой, в которой еще оставалось полторта.
— А веревочка не сохранилась? — поинтересовался Крымов.
— Некогда нам ваши веревочки искать, гражданин. — Теперь голос билетерши был сух и зол. — Отойдите в сторону, мешаете билеты проверять.
"За жмота приняла", — горестно подумал Крымов, взял коробку и пошел в гостиницу.
Нести полупустую, перевешивающую на один бок да еще незавязанную коробку было непросто, требовались обе руки. Тем не менее он приспособился и, шагая, стал думать о фильме, о том, от кого и от чего порою зависят судьбы отечества. Припомнилась страшная, косматая морда Гришки Распутина, и вдруг прояснилось некое внутреннее тождество между Гришкой и Жмакиным. В чем же? Да очень просто, ответил себе Крымов. Оба прохиндеи, бабники, люди нечистые и нечестные, несущие порчу государственному делу, в которое влезли. При всем миллионе различий, масштабов, ролей, все равно — родственнички, из одного теста…
Дежурная по этажу не упустила случая попить крымовской кровушки. С издевательской вежливостью, сверля Крымова глазами, сообщила:
— А ваши друзья ушли, не дождавшись торта. Вот жалость-то.
— Ну, что же, — спокойно сказал Крымов. — Значит, нам с вами больше достанется.
Он снял крышку.
— Где же это вы успели половину отъесть? — злорадно засмеялась дежурная.
— Тетю встретил. Родную. Сто лет не виделись. Я знал, что она здесь живет, но собрался только в субботу ей нанести визит. И вдруг, представляете, гляжу — идет. Ну, и, естественно, пожалте в гости.
Крымов плохо продумал легенду. Противник немедленно нанес удар по слабому пункту.
— Посидели с тетей, попили чайку, а недоедки с собой унесли? Хорош племянничек. Добрая душа. Не зря тетя ждала всю жизнь.
Он поспешил залатать слабое вранье прочной ложью и отчеканил:
— У тети диабет, она сама попросила меня забрать торт — от соблазна подальше. Вам понятно?
— Да, понятно, что придется доложить администратору. А он сообщит по месту работы о вашем поведении.
— О каком поведении?
— О таком. Об аморальном. Что вы свой номер превратили в дом свиданий.
— Валяйте, сообщайте.
Он все-таки оставил ей торт и пошел к себе.
В номере, торопливо щелкнув выключателем, увидел на столе пустую бутылку из-под сухого, стакан, пепельницу, полную, через край апельсиновых корок. Отвернул покрывало с лилиями. Постель была не тронута, подушки не смяты, из-под них так же, как утром, торчал голубой угол наглаженного полотенца. Крымов с брезгливостью перевел взгляд на диван и сел на стул. Едкая досада на эту, с косой, свербила в его душе. Дома ей мать ужин оставила. "Почему так поздно, доченька?" А доченька или наврет про вечерние занятия, или рявкнет: "Мое дело!" А, в общем, это действительно ее дело. Черт с ними, весь мир не перевоспитаешь. И, сбросив с себя бремя ответственности за нравственность человечества, Крымов почувствовал облегчение. И тут же распространил это новообретенное приятное безразличие и на свою дочь, которая потихоньку стала взрослой, отвечающей за свою судьбу женщиной. "Шут с ними, им жить", — подумал он, разбирая постель.
Утром в пятницу Крымов с пустым чемоданом и рюкзаком отправился на завод. Из проходной он позвонил Жмакину, чтобы тот заказал ему пропуск.
Трубку подняла Наталья.
— Доброе утро. Это Наташа? — почти родственным тоном осведомился Крымов. Он считал, что после вчерашнего имеет право на некоторую фамильярность.
— Наталья Николаевна, — холодно поправила секретарша.
— Наталья Николаевна, — не стал спорить Крымов, — это Крымов говорит, ваш вчерашний гостеприимный хозяин. Который ушел за тортом. Которого вы не дождались.
— Жмакина сегодня не будет. Он уехал в командировку. — Тепла в ее голосе было не больше, чем в январе в районе Верхоянска.
— То есть как это в командировку?! — закричал Крымов. — А мне он что-нибудь оставил?
— Да. Письмо. Сейчас курьер вынесет на проходную.
"Сучка, дрянь", — подумал Крымов.
Нескоро, чуть ли не через полчаса появилась морщинистая курьерша в синем халате и суконных ботах и, осведомившись: "Крымов хто?", протянула конверт.
Крымов вытаскивал листок, как игрок в очко открывает третью карту, когда на кон поставлена вся зарплата, которую дома ждет многодетное семейство.
Записка гласила: "Муфты будут отгружены адрес Вашего предприятия общем порядке согласно утвержденного графика. Мне вчера тоже ничего не выдали".
Господи, от чего порою зависит судьба урожая!
О любви не говори
"Ирина. Уехать в Москву. Продать дом, покончить все здесь и в Москву…
Ольга. Да! Скорее в Москву. (Чебутыкин и Тузенбах смеются)". А. П.Чехов. "ТРИ СЕСТРЫ".
Как вы думаете, милый читатель, почему рассмеялись Тузенбах и Чебутыкин?
Ответ, будем надеяться, выкристаллизуется сам собою к концу нашего повествования…
А пока чуть-чуть поднапряжем внимание м усвоим расстановку действующих лиц в нижеследующей поучительной истории.
Лет этак сорок назад подружились в Москве две студентки — Тоня и Зина. Пришел срок, обе вышли замуж. Зина — за Жору Коршунова, Тоня — за Борю Тиханова. Характерами мужья соответствовали фамилиям. Тиханов — тихий, Коршунов — цепкий, востроглазый, своего не упустит. И должность он в министерстве занимал неплохую, влиятельную. Семьи дружили между собою, и, когда у Тихановых родилась Наденька, а V Коршуновых — Лидочка, девочки тоже стали подружками. Сначала обе девочки шли по жизненному кругу, что называется, ноздря в ноздрю, но потом Лидочка на полкорпуса обошла Надю — первой вышла замуж. Да еще как удачно! Лева Мышкин хоть иногородний, из Кемерова, но зато выездной! Леве с Лидой предстояла длительная загранкомандировка — Коршунов подсобил зятьку.
На Лидиной свадьбе Надя вместе со всеми кричала молодым "горько!", а глаза ели горючие слезинки зависти.