Шумим, братцы, шумим...

Марк ВИЛЕНСКИЙ

Будем «ледями»

Митинг

Шумим, братцы, шумим[1]

Там, куда мышь не проскочит

Баклуши на экспорт

Иные времена, иные песни

Метаморфозы Терпсихоры

Один день из жизни П. П. Мазилова

К черту лак, даешь чернуху!

Я тоже так могу

По дороге к рынку

Полицейские свободы

В прениях выступили

Экспедиция инженера Крымова

О любви не говори

Все свое несу с собой

Такой трудный, но хороший день

Анекдот с собакой

Интервью со стариком

notes

1

2

Марк ВИЛЕНСКИЙ

Шумим, братцы, шумим…

Будем «ледями»

Все бегут, все стоят. Бегут, чтобы стоять в очереди. За тем, за этим, за пятым, десятым. Пятое еще было в пятницу, но кончилось в субботу, десятого еще было навалом одиннадцатого, но кончилось двенадцатого.

Все бегут, все стоят. «Кто последний? Я — за вами. Вас здесь не стояло!» И все тащат, тащат пачками, охапками, чемоданами.

По нонешним временам лучшая жена — это которая хваткая, как обезьяна, и грузоподъемная, как КамАЗ.

— Моя-то тридцать пачек взяла! Недаром я ей когда-то стихи писал и ландыши дарил.

— Да, у тебя женщина-мечта! А моя два часа отстояла, и только последние три пачки достались. Вся в слезах пришла…

— Подумаешь, два часа! Моя позавчера пять часов отстояла, в полдвенадцатого вечера домой вернулась с пустыми руками, — говорит: перед самым носом кончилось. И ничего, — смеется.

— Да, загадочна женская натура. А моя на днях стирать стала, а порошок не мылится. Она вторую пачку в корыто сыплет, а пены нет. Оказалось, соль. От той паники еще осталась.

— У нас хуже было. Борщ едим, а у всех пена на губах — жена борщ стиральным порошком посолила. Тоже весь дефицит в одну кучу валит.

Все бегут, все стоят, все хотят купить все, но всех много, а всего мало. И все ругают вышестоящие инстанции: «Куда они там смотрят со своей колокольни! Доперестраивались. Сплошные дефициты».

Это верно. Подзапутались наши перестройщики. Но и мы с вами, друзья, тоже хороши. Уж один-то дефицит на нашей с вами совести. Дефицит выдержки. Давайте-ка перед тем, как, вооружившись мешками да авоськами, бежать в магазин, заглянем на дорожку в зеркало. Нет, это не примета, плевать через левое плечо необязательно. Мы ведь хотели увидеть разжигателя покупательской паники? Вот и полюбуемся на него, вон он, в зеркале, крупным планом…

В заключение я вам случай интересный расскажу.

Стоит очередь за яйцами или лапшой, не важно. Шумят, волнуются, отпихивают друг друга. И вдруг одна женщина влезает на пустой ящик и толкает такую речь:

— Гражданочки! Бабоньки! Послушайте меня! Я недавно из-за границы вернулась — мой муж там в нашем посольстве работал сантехником. Так вот, в той стране одни леди и джентльмены живут — все вежливые, не пихаются, никто по двадцать пачек в одни руки не берет. И вот я прошу вас, бабоньки, давайте тоже будем ледями!

А ведь в принципе права она, эта магазинная ораторша. Ну, ледями или ледьми, может, и необязательно быть. А вот людьми выдержанными, разумными оставаться желательно. Даже, как говорится, в условиях временных дефицитов.

Митинг

Мы митинговали.

— До-лой хим-за-вод! До-лой хим-за-вод! — скандировали мы и хлопали в такт, поднимая ладони высоко над головой.

Верховодил нами Паша Клюшкин, дамский парикмахер. Еще вчера никто, включая самого Пашу, не знал, не ведал, какой в нем скрывается выдающийся неформальный лидер, вожак масс. А сегодня Паша взгромоздился на садовую скамейку и, ритмично размахивая кулаками, дирижировал толпой, заполнившей городской сквер.

— До-лой хим-за-вод! — рубили мы, постепенно заводясь и балдея.

Такой скандеж, доложу я вам, — изумительная штука, особенно когда на чистом воздухе, за правое дело и вместо работы.

В секунду легкого просветления я наклонился к уху соседа и быстренько осведомился:

— Какой химзавод долой?

— А шут его знает, — отозвался сосед. — Где-то строят…

И мы снова со всеми:

— До-лой хим-за-вод!

И хлопали в ладоши.

Вдруг Паша Клюшкин жестом приказал нам умолкнуть и сказал:

— Стоп, братья, стоп! Тут вот просит слова представитель министерства из Москвы товарищ Бурцев…

На скамейку рядом с Пашей влез хорошо подстриженный седой дядя в очках.

— Товарищи! — начал он. — Клянусь вам: завод будет экологически чистый. Закуплены японские фильтры и английские дымоуловители, так что…

— Бурцев бюрократ! — крикнул кто-то из толпы.

И весь сквер подхватил мощно:

— Бур-цев бю-ро-крат! Бур-цев бю-ро-крат!

Министерский бюрократ Бурцев вытянул шею, как петух, готовящийся прокукарекать, и выкрикнул:

— Товарищи, послушайте — завод будет выпускать пластмассу для пуговиц! Страна остро нуждается в пуго…

Но мы не дали ему договорить.

— До-лой хим-за-вод! — дружно рявкнул сквер, и министерский чиновник убрался с лавки.

И мы победили. Говорят, стройку прикрыли.

А через некоторое время мы снова собрались в сквере. Поводом было решение агропрома построить рядом с городом свинокомплекс.

— Свинокомплекс к чертям! Свинокомплекс к чертям! — грозно чеканила тысячеустая толпа под управлением Паши Клюшкина.

Но в ладоши над головой мы на этот раз не били, а только поднимали в такт один кулак. И Паша дирижировал одной рукой. Дело в том, что из-за отсутствия в стране пуговиц каждый манифестант другой рукой поддерживал брюки.

Шумим, братцы, шумим[1]

Город Козлобородск бурлил, как борщ, забытый на раскаленной конфорке. Бесконечный митинг пузырился на Думитрашкинской площади.

— Все, баста! Есть предел терпению народному! — надсаживался студент-двоечник Петя Плюхин, балансируя на цоколе памятника зарубежному коммунисту Думитрашку. Одной рукой Петя держался за бронзовое колено памятника, другой — молотил воздух, выкрикивая в толпу огневые, духоподъемные слова:

— Каждый козлобородец, в котором еще бьется сердце патриота города, не допустит продажи Черри!

— Ни-в-жисть! Ни-в-жисть! Ни-в-жисть! — дружно скандировала в ответ распаленная толпа.

Но пора сообщить, из-за чего разгулялись страсти.

Месяц назад два матроса в штатском пожаловали в местный зоопарк и предложили директору тов. Н. Н. Тюфтелину купить у них за четвертной тигродога — собакоподобное млекопитающее с тигровой генетической поведенческой программой. По словам матросов, они отловили редкое животное в бразильской сельве и с риском для жизни доставили в родной город, не богатый раритетами. Пока матросы рассказывали, зверь пребывал в завязанном бечевкой брезентовом мешке. Мешок жутко рычал и подскакивал на паркете директорского кабинета. Сделка состоялась — директор выплатил двадцать пять рублей наличными. С превеликими предосторожностями экзотический экспонат был выпущен в вольер. Зверя легко было принять за вульгарного белого двор-терьера, если бы не сатанинская злоба, пышущая из его пасти, ноздрей и выпученных глаз, да невиданные у простых псов коричневые полосы, обручами опоясывавшие белое гладкошерстное туловище.

Для начала заокеанский хищник отхватил палец у кормача, чем наглядно подтвердил свою репутацию грозы бразильской сельвы. По ночам Черри выл так, что слоны дрожали крупной дрожью, а волки, поджав хвосты, забивались в угол клетки.