Страница 5 из 10
— А Петяня? — сказали про Петяню.
— Дай-ка тряхану ее! — отозвался Петяня.
Но оплошал и он, хотя и подступил было к бочке угрожающе, как будто собрался душить Дездемону. Физических сил не хватило Петяне.
— Паралик ее расшиби! — выразилась старушка, вторая в очереди.
— Во! — обрадовался Петяня. — Можно я ее расшибу?
— Погодь! — сказал продавец Винник. — Сейчас гляну…
Посмотрел в документ при бочке, а там сказано: «Тара — возвратная». Обратно на базу отсылать потом надо.
«Нельзя коверкать!» — вздохнул продавец Винник и не поддался в тот день ни на какие уламывания. И еще несколько дней подряд не поддавался. Сидел возле бочки, думая.
А покупатели бушевали, как паровозы.
И придумал продавец Винник. Опять не без Петяни пошли твориться дела.
— Бери зубило, — сказал ему Винник. — Рушь дно! А потом автогеном заварить обратно сообразишь?
— Соображу же, — пообещал Петяня, — рушить. А за автоген отдельно похлопочу.
Так и сделано было. И порушено, и поторговано, и похлопотало, и заварено, что порушено, очень хорошо.
Очень хорошо. Возвращать бочку собрались на базу.
А оттуда вдруг бумага. А в бумаге вдруг слова: задержка нашей тары вам даром не пройдет. Пятикратная ответственность будет: 52 рубля 01 коп. — на бочку.
И, конечно, оштрафовали продавца Винника на обещанную сумму.
А он очень хороший человек оказался, продавец Винник. Специально публикуем о нем теплые слова. Другой на его месте замучил бы потом суды своею тяжбою с базой. А он не мучит. Просто уплатил, сердясь, штраф, повременил чуть для приведения в порядок нервов и стал даже видеть события в несколько розовом свете, считать даже стал, что пострадал за народ, за станичников своих, у которых голубой краски теперь столько, что ежели, скажем, рисовать ею море, то это будет не просто море, а море голубой краски.
Он, продавец Винник, только снова (но потихоньку и на досуге) ломает голову над вопросом: как же таки ту бочку напичкали, способом каким?
И еще. Ежели штраф пятикратный, откуда в нем эта «01 коп.» завелась? Но это уже мелочь.
ПОДЕЖУРИТЬ ПОПРОСИЛИ СЕМЕРЫХ,
а явилось подежурить тринадцать.
Случилось это в поселке Ужеуж. Это такой поселок, где хулиганы есть, а дружинников нету. И вот эти тринадцать явившихся и оказались первыми местными дружинниками.
Явились они в поселковое отделение милиции очень сознательные и очень гордые от того, что их количество чуть ли не в 1,859 раза превышает ожидаемое. Приемщик вагонов Панин, кузнец Чефранов, бригадир Евсеев и еще десятеро…
В милицию они пришли за повязками и за инструкциями. Как раз пять часов вечера стукнуло — время, когда часть жителей начинала вести себя очень уж по-военно-воздушному: сплачивалась в звенья из грех единиц, заправлялась горючим и с ревом барражировала по поселку, сея страх среди мирного населения.
В такое суровое время дружинники и подошли к милиции.
И тут как раз из соседнего дома песня понеслась.
— Выразительно поют! — заметил начальник вагонного депо Сомов, имея в виду форму исполнения.
— А по-моему, без выражений еще, — сказал мастер Переверзев, имея в виду содержание песни.
А председатель месткома Василенко остановился, пожал плечами и говорит вдруг:
— Но не из этого дома звук, а из вот этого.
— Да тут же милиция! — укорили председателя. — Ты что!
А он упрямо: из вот этого, говорит, да из вот этого!
И не обманулся ведь. Из милиции и неслось.
— «Шел я сквозь вьюгу, — неслось из милиции, — шел сквозь небо, чтобы тебя разыскать на земле!..»
А войдя внутрь, ту: же все и разглядели. Бутылки из-под крайне тонизирующих напитков разглядели и уже тонизированную ими компанию. Пела компания и впрямь выразительно, но и впрямь без лишних выражений — в милиции как-никак сидела.
— Здравствуйте! — сказал оперуполномоченный Исаев, допев куплет самодеятельным голосом. — Добрый день! Будьте здоровы!
Дружинники озадаченно поздоровались. И добавили, что явились для помощи милиции.
— Правильно! — одобрил из-за стола неизвестный в штатском. — Помогите его найти!.. Он такой большо-ой… Большой и весь синий… Как лимон.
— Кого? — не поняли пришедшие.
— Не знаю я, — опечалился штатский. — Я его люблю.
— Повязки нам дайте! — хмуро сказал кузнец Чефранов.
— Сию-пресию секундочку! — отозвался оперуполномоченный Исаев и скомандовал сидевшим: —За повязками за мной!
Сидевшие стали вставшими, вылезшими из-за стола, направившимися к двери, миновавшими дверные косяки, вышедшими на улицу… А оперуполномоченный Исаев сплоховал. Он, правда, не так уж сильно сплоховал. Ничего такого не сделал. Он хотел чего-то сделать и в дверях взмахнул рукой. Может, козырнуть решил, а может, и помахать ручкой по-штатски. Но очень горячо за это взялся и пал в глазах общественности. Но он не сильно пал, в грязь лицом он не ударил, а ловко вскочил на ноги и тоже удалился.
А общественность одна в милиции осталась. Час посидели — никого. Полтора посидели — никого.
— Так и запить с тоски недолго, — сказал кто-то.
— До нас уже выпито, — возразили ему, — все пусто.
И уйти — не уйдешь, чтобы самостоятельно подежурить. Валяются в комнате документы какие-то, фотоаппарат, винтовки малокалиберные, ну и бутылки…
— Сдать бы их надо, — хозяйственно заметила парторг депо Рязанова.
— А на вырученные деньги кумача купим, — поддержали ее, — и сами себе повязок настрижем.
— Да я не про бутылки, — сказала Рязанова. — Оружие и прочее девать нам куда бы…
Взвесили все трезво, сходили на улицу, поискали, привели пожилую магазинную сторожиху. Очень такую практичную пожилую магазинную сторожиху. Без лишних слов (сказала только: «Во как набузонились!») повозилась она с замками и как-то заперла двери милиции.
— «…чтобы тебя-a отыскать на земле!..» — зазвучало тут где-то в переулке, и дружинники побежали туда, думая, что это милиционеры их ищут, заблудившись в сумерках.
Но нет. Не милиционеры это пели, а местные хулиганы. И вставляли при этом в песню ненужно грубые слова.
Хулиганы в Ужеуже все еще водились.
ТАКИЕ НОТКИ
Лично я, как и вы, трудящийся. Учетчик я, но это в общем-то к делу не относится, потому что вас, может быть, даже и не интересует, какую продукцию я учитываю. Ну, да ладно.
Итак, я, значит, учетчик. Но главное, не знаю, как вам, а мне вот очень нравится отдыхать на даче где-нибудь, не на юге. Это помогает.
В нынешнем году я в Гигиэнске отдыхал. Хорошо там, в этом Гигиэнске! Верите ли: природа стоит, как первозданная! И тут же дом отдыха, о котором мне и хотелось бы с вами поговорить, петому что молчать не хочется.
Вот представьте себе. Идете вы, например, за гонобобелем. Или там в баню, чтобы мыться. Или все равно, в общем, куда, лишь бы возле дома отдыха попутно пройти. И вдруг вы слышите не что иное, как песню, которую поют. Дом отдыха ее го радио транслирует, и слова в ней при этом такие. Я их в точности запомнил:
«Стоят, — поет мужчина, — дворцы. Стоят, — поет, — вокзалы и заводские корпуса. Могу, — говорит, — назвать вам адреса…»
Как бы вы поступили на моем месте? Я так-таки и не знал сначала, как поступить. Что делать, я не знал. А потом я остановился.