Тонкий профиль

Падалко пояснил мне, что это означает особую четкость, собранность, полную мобилизацию сил, каждая минута должна быть полновесно трудовой. Давно пора дать бой всякого рода развинченности, перекурам, бестолковщине в рабочее время.

— Работать так работать. Что называется, с полной выкладкой! — заметил Николай Падалко. — И тебе больше пользы, и заводу.

Партком цеха, членом которого являлся Падалко, одобрил это начинание. О нем Падалко рассказывал на Всесоюзном совещании металлургов в Москве, на совещании трубопрокатчиков Урала в городе Первоуральске, А оттуда, из Первоуральска, всего час езды до Северского трубного завода имени Меркулова, где тогда директорствовал Игорь Михайлович Усачев.

Повидаться со старым товарищем отправилась целая группа челябинцев. Вместе с Падалко были Степан Гончарук, тоже Герой Социалистического Труда, мастер печей, сварщик Николай Волков. Игорь Михайлович обрадовался землякам, повел в кабинет, угостил, сам прошелся с ними по всем цехам. Завод старинный, стоит на Урале с демидовских времен, имеет свою историю, традиции. Конечно, не чета челябинскому гиганту, но но-своему интересный, растущий.

— Наш Игорь Михайлович какой-нибудь год там или чуть больше, а люди его уже признали, уважают. Мы с рабочими говорили — хвалят, — сказал мне Падалко с чувством искренней гордости за товарища, с которым работал вместе столько лет.

…Были два футболиста-погодки в заводской команде, вместе гоняли мяч, вместе спешили в заводские цехи. Один к тридцати шести годам стал директором предприятия, другой остался рабочим — известным, заслуженным, во только рабочим. Не примеривает ли Падалко свою судьбу к судьбе Усачева с ощущением некоей душевной горечи, с сознанием неисполненных надежд?

Конечно, я не задавал ему таких вопросов. Я думаю, он и не прочел их в моих глазах. Но все же сам заговорил об этом, подталкиваемый, видимо, контрастностью возникшего сопоставления и потребностью выразить свое, должно быть, не раз обдуманное отношение к жизни.

— Вот мой друг, Валентин Крючков, он был рабочим, сейчас у нас председатель завкома, ругает меня за то, что не пошел учиться, — признался Падалко. — Крепко ругает. Мы дружим семьями, частенько собираемся вместе. Сейчас он поступил учиться в заочный институт. И я собираюсь начать. Все правильно.

Да, это правильно. Но я знаю, Падалко год от года поднимался по ступенькам мастерства, стал мастером, добрая, рабочая слава его растет, укрепляется. Жизнь сложилась хорошо.

С чем идешь к людям?

Почти на каждом заседании завкома бывали заводские врачи — Тамара Матвеевна Калиниченко, начальник медсанчасти, главврач Александра Ивановна Васева. Они представляли здесь службу здоровья.

На этот раз к ним присоединилась и Ирина Чудновская. Члены завкома решили послушать ее сообщение о геронтологии применительно к возможностям и условиям трубопрокатного завода.

Когда вошла Ирина, заседание уже началось. Она осмотрелась, с трудом отыскала себе место в углу кабинета, присела на стул, который принес ей из комнаты секретаря Саша Гречкин. В завкоме, как выразился однажды при Ирине Николай Падалко, "народу всегда навалом, место популярное".

Первый вопрос — распределение путевок. Выступал Крючков. Слегка раскрасневшийся от возбуждения, должно быть, еще не привыкший к новой, заводского масштаба должности, он называл внушительные цифры — на год завод имеет полторы тысячи путевок на Кавказ, в свой санаторий "Голубая горка", четыреста тридцать — в другие санатории юга, восемьсот — в дома отдыха на Урале. И еще восемь тысяч однодневных путевок. Все они со скидкой за счет профсоюза. Да плюс к этому путевки на поездки за рубеж, тоже со скидкой, а то и бесплатные вовсе.

Крючков говорил и о поездах здоровья. Каждое воскресенье отправляются они в район города Чебаркуль, на берег Шерстневского озера. Места здесь прекрасные. Можно плавать, охотиться. В поезде здоровья завод имеет свои три вагона.

Потом председатель перешел к тому, как получше организовать работу заводского плавательного бассейна.

Замечательное сооружение — Ирина любила там бывать и плавать, смотреть соревнования, игры ватерполистов. Потолок в бассейне высокий, несколько ярусов для зрителей уходят далеко вверх, и когда смотришь оттуда на прозрачную до дна воду, фигурки пловцов кажутся зеленоватыми, под цвет мрамора, легкими, ловкими.

Бассейн весьма популярен, и трудность состоит в том, как распределить время между детьми и взрослыми, между цехами и службами завода.

Пока Крючков говорил, к Ирине на освободившийся стул подсел Павел Игнатьевич Гречкин. Сказал сначала: "Здравствуйте, милочка!" А потом еще со стариковской ласковостью выразительно пожал Ирине руку, придержав ее в своей.

— Как самочувствие, Ирина Алексеевна, как настроение? — по привычке заглядывая собеседнику прямо в глаза, тихонько спросил он.

— Спасибо, — также шепотом ответила Ирина. — А как вы?

— Наше дело пенсионное — не пыльное. Погуляю — посплю, на рыбалку съезжу, на дачке повожусь, в завод схожу — так дни и бегут. Куда наши дни уходят, доктор? Может, где у них склад есть, как для труб? А?

Старик наклонил голову к Ирине, чтобы разобрать ответ.

— Уходят далеко, — вздохнула Ирина. — А куда — не знаю.

— Да, вот какая морковина-чепуховина! А вы, значит, как обещали тогда…

— Что? — не поняла Ирина.

Ну, там, в больнице, когда мой Александр к вам попал, помните?.. — торопился объяснить Гречкин.

Ирина вспомнила тот случай и свое обещание выступить с докладом о продлении жизни здесь, на завкоме. Правда, она собралась не так уж скоро: больничные дела, диссертация — все отнимало время, силы. Но вот сегодня, наконец, сделает сообщение.

— Там в цехе-то лучше стало, — продолжал старик. — Стенку разрезали, вентиляцию ставят. Завкомовцы — молодцы, настойчивые! И по проекту, говорят, обновляется многое…

— А вы что, член завкома? — поинтересовалась Ирина и слегка отодвинулась в сторону, потому что Павел Игнатьевич дышал ей прямо в ухо.

— Нет, я просто общественный человек. Я, Ирина Алексеевна, без завода не могу…

Старик болтал бы, наверное, еще долго, переходя о шепота на свистящий негромкий говорок, если бы Ирина не погрозила ему пальцем, а председательствующий Крючков не предоставил ей слова.

— Ирина Алексеевна, пожалуйста, ваш вопрос, — провозгласил он. — Ввиду познавательного интереса освобождаем от регламента, однако в пределах совести, у нас еще много дел.

— Я сама противница долгих словопрений, я не задержу, товарищи! Тут Валентин Ионович говорил о бассейне, так вот вам моя первая рекомендация, — Ирина улыбнулась, — прохладная вода в бассейне хорошо стимулирует нервную систему…

Она подготовилась к своему сообщению дома, составила конспект. Но сейчас забыла даже вытащить его, и, может быть, к лучшему. Читающий по бумажке оратор никогда не овладеет в такой мере аудиторией, как тот, кто смотрит в глаза слушателям. А уж если доктор говорит о здоровье, тут непосредственный живой контакт с людьми совершенно необходим.

Вначале Ирина сообщила немного общих сведений о своей науке, ибо вряд ли члены заводского комитета были знакомы с самой сутью и историей геронтологии. А именно им, как полагала Ирина, неплохо бы об этом знать.

— Более полувека назад американцы были взволнованы высказыванием одного из выдающихся медиков того времени — В. Ослера, совершенно серьезно заявившего, что стариков, достигших возраста 60 лет, нужно… усыплять хлороформом.

Эти слова Ирины вызвали веселое оживление в комнате. Не только потому, что среди завкомовцев были люди, уже разменявшие седьмой десяток лет, но еще успешно работающие на заводе. Просто всем им — и молодым, и людям среднего возраста — показалось, верно, нелепой мысль, что шестьдесят — это предел, после которого, как утверждал американец, "старики становятся в тягость себе и другим, мешают культурному и политическому прогрессу".