Дочери войны

Глава 2

Элен остановилась в нерешительности, оглядываясь по сторонам. Она уже собиралась на всякий случай заглянуть в гостиную, когда заметила Элизу. Та, кряхтя от натуги, спускалась по лестнице с внушительным узлом, откинувшись назад, чтобы уравновесить тяжелую ношу. Одежда сестры, как всегда, состояла из темных широких брюк, выцветшего синего джемпера и коричневых сапог со шнуровкой. У Элизы были темные вьющиеся волосы и большие выразительные глаза коньячного цвета. Точная копия матери. Увидев сестру, Элен облегченно выдохнула.

— А ты сегодня рано вернулась, — сказала Элиза, но, посмотрев на наручные часы, добавила: — Впрочем, не так уж и рано.

— Ты оставила ворота открытыми.

— Не я. Наверное, Флоранс.

— Я напугалась. — (Тяжелый узел не помешал Элизе пожать плечами.) — И что у тебя там?

— Так, всякая всячина для нового укромного местечка. — Элиза склонила голову набок и прищурилась. — А ты знаешь, что у тебя волосы в краске? Прилично измазалась.

— В самом деле? Боже мой!

Элен подошла к зеркалу в прихожей: яркие белые полосы в волосах и маленькое пятно на левой щеке.

Стены прихожей были увешаны картинами, афишами и детскими рисунками сестер, вставленными в рамки. Большое зеркало, в которое сейчас хмуро смотрелась Элен, обрамляла резная рама, богато украшенная гроздьями винограда и вьющейся виноградной лозой. В это зеркало сестры смотрелись бóльшую часть своей жизни. В детстве — сидя на руках у матери, Клодетты; в те дни они улыбались и смеялись, видя собственное отражение. Сейчас — чтобы мельком взглянуть на прическу. К раме была приколота старая пожелтевшая фотография, запечатлевшая мать с ее сестрой Розали, которая вскоре сбежала из дома. Из всех мест, где довелось жить сестрам, здесь история их семьи, родственные узы и корни ощущались острее всего.

— Как прошел рабочий день? — спросила Элиза.

— Уго попросил покрасить стены в больнице. Этого не делалось много лет, а сейчас, когда там нет пациентов, самое время заняться покраской.

— Что ж, твое разностороннее обучение в больнице Сарла нашло свое применение! Хм… — Элиза почесала затылок, изображая задумчивость. — Когда же это было?

— Это длилось три долгих года, — засмеялась Элен. — Сама знаешь. Кстати, я с удовольствием малярничала. — Элен помолчала и, вспомнив слова сестры, спросила: — Зачем вам понадобилось новое тайное пристанище?

— Немцы становятся все раздраженнее. А раздраженный нацист еще опаснее. Участники Сопротивления стараются, чтобы хватало мест, где можно спрятаться.

— Лучше бы ты залегла на дно, как мы с Флоранс. Элиза, честное слово, из-за тебя мы все можем оказаться под ударом нацистов.

Сестра не ответила.

Элен посмотрела на нее, но, зная, что Элизу не переупрямишь, оставила эту тему.

— А где наша Флоранс? Надеюсь, она не играет в сорвиголову, как ты.

— Едва ли она на это способна, — отмахнулась Элиза. — Возится в саду. Наверное, поливает грядки… Ой, чуть не забыла. Там, на столе, письмо.

— «Чуть не забыла»? — недоверчиво переспросила Элен, поворачиваясь к столу.

Письма к ним приходили так редко, что она и не подумала взглянуть.

— Оно адресовано тебе.

— Марка швейцарская, — сказала Элен, беря конверт. — Штемпель женевский.

— Вскрой.

— Дождемся Флоранс. Тогда и почитаем вместе.

Элен знала, что письмо пришло от Клодетты. Получить письмо из Англии можно было лишь в том случае, если мать сначала отправит его своей подруге Ивонне в нейтральную Швейцарию, а та вложит конверт в другой и отошлет сестрам.

Услышав хлопок задней двери, сестры пошли на кухню. У порога стояла Флоранс. Невысокого роста, лицо сердечком, кожа цвета алебастра, темно-серые с голубым оттенком глаза. Подол ее платья был перепачкан землей, золотистые волосы растрепались, а щеки пылали румянцем от физической работы и свежего воздуха, на котором она провела целый день. Флоранс была женственнее сестер и предпочитала носить платья и юбки везде, даже во время работы в саду и на огороде.

Элен помахала письмом.

— О-о, наконец-то! От маман?

— Наверное.

Элен вскрыла конверт и торопливо прочла письмо. Затем растопырила пальцы, позволив листу бумаги упасть на кухонный стол.

— И о чем она пишет? — с интересом спросила Флоранс.

— Почти ни о чем. Прочти сама.

Флоранс взяла письмо. Судя по лицу, содержание несколько ее разочаровало. Закончив читать, она передала письмо Элизе.

— М-да, — хмыкнула Элиза. — Какое захватывающее послание!

— Нечего ехидничать по поводу маман, — сказала ей Флоранс.

Элен вздохнула. Она понимала чувства Элизы. Письмо было кратким. Мать писала, что постоянно занята тем, что оказывает посильную помощь армии. Она вступила в «Женский институт», где занималась преимущественно вязанием и варкой варенья. Мать даже не спрашивала, как живется ее дочерям, ни словом не обмолвилась, как трудно им, должно быть, жить в условиях оккупации. Зато она не забыла пожаловаться на шумных соседей и тяготы жизни в Англии, где продукты по карточкам и сплошные ограничения.

— Она хотя бы нам пишет, — сказала Флоранс.

Элиза повернулась и вышла, сгибаясь под тяжестью своего узла.