Поэзия зла

– Что еще?

– Среднего телосложения, волосы темные. Похоже, это всё. При зажженном свете его никто вроде и не видел.

– Видом не видел, стоймя не ставил… – бурчит Лэнг. – Одни прикидки. Итак, ДНК у нас нет, а есть только расплывчатое описание, под которое подпадает кто угодно, плюс взятое с потолка прозвище. Черт возьми… Я-то решил с твоих слов, что Робертс действительно проделал серьезную работу.

– За несколько суток он действительно проделал немало. И папку с делом мы получили только что: здесь вполне может быть что-то, чего я пока еще не раскопала. – Просматриваю список улик. – Мы упаковали стаканчики из-под напитков, которые зал употреблял во время чтений; сейчас они в очереди на анализ ДНК. Дай-ка я проверю статус…

Набираю криминалистическую лабораторию. Диалог получается недолгий и в целом бесполезный; со связи я ухожу с досадливым вздохом.

– Мы в очереди, но с отставанием. Беру на заметку: идти в лабораторию самой и не вылезать оттуда, пока наше тестирование не получит приоритет.

Лэнг лишь хмыкает. Он такой. Приберегает свой накал для более подобающих случаев – скажем, мест преступлений, где требуется соблюдение условностей, которые он ради достижения результата пускает побоку.

Далее при просмотре я обнаруживаю в расследовании существенный пробел, который необходимо устранить. В ходе нескольких звонков договариваюсь, чтобы патруль проделал нечто, видимо, упущенное Робертсом на ранней стадии: запрос о добровольной сдаче ДНК всеми, кто присутствовал на том вечере поэзии.

– Как! – удивленно восклицает Лэнг, когда я наконец прячу трубку. – Робертс что, не взял ДНК? По мне, так это вообще должен быть первейший шаг.

– Представь себе, – отвечаю я, – действительно не взял. Даже не знаю, как он мог пропустить этот этап.

– Вот видишь. Значит, работка проделана не так уж и виртуозно. Может, Робертса что-нибудь отвлекало? Детектив ведь может быть не только чистым, но и грязным…

Это что, снова намек на моего отца? Ладно, сейчас об этом лучше не надо.

– Не знаю, что происходит с Робертсом, но что-то здесь не вяжется.

– Ты видишь в нем нашего убийцу? Из-за того, что он коп?

– Которого ты только что обозвал «грязным».

– Грязный – это одно. А монстр – уже другое. Мы все равно ищем профессора. Ты сама так сказала.

– Вообще-то так сказал Робертс.

– Робертс-Шмобертс, – огрызается он.

– Улики сделают свое дело – выведут нас к убийце. Первым делом нам нужны образцы, чтобы сопоставить их с ДНК на стаканах. И когда мы вычислим того профессора – а это так или иначе произойдет, – нужно будет доказать, что он присутствовал на том мероприятии. А это у нас получится как раз за счет его обособленной ДНК.

– Будем считать, процесс запущен. Только подозреваемый пока не на виду.

На этой ноте Лэнг сворачивает к подъездной дорожке укромного дома из буроватого кирпича – по всей видимости, жилья Робертса.

– Что-то мне не по себе, – признаюсь я, нервно запихивая папку возле сиденья. До двери даже не дотрагиваюсь.

– Оно понятно: ты же девушка, – бросает Лэнг просто потому, что эта шутка меня бесит. Да, партнеры чем-то напоминают братьев и сестер – по крайней мере, так говорят. У меня никогда не было ни тех ни других. Есть просто дылда, которого я называю Лэнгом потому, что это его бесит.

– А еще потому, что Робертс в беде, – добавляет он. – Это буквально витает в воздухе.

Открывает дверцу и выбирается из машины.

Я двигаю следом, а по бедру меня ритмично хлопает сумка с дактилоскопическим набором, которую лучше было оставить в машине. Это не место преступления, но чутье как будто подсказывает мне, что она мне понадобится. Мы уже на подходе к двери, когда в кармане куртки у меня звонит сотовый. Я хватаю трубку в надежде, что это шеф с какими-нибудь вестями о Робертсе, но на определителе значится имя матери. Первый ее звонок за сегодня (просто чудо, учитывая, что, с тех пор как я снова вышла на работу, она названивала мне по три раза в день). С легким уколом вины я нажимаю на сброс звонка. Но мать уже пробудила воспоминания о той ночи, когда был убит отец: он стоял передо мной, а я винила его во всех грехах перед значком. В ответ он обложил меня «напыщенной сукой-всезнайкой». Это были его последние слова, адресованные мне в этой жизни. Спустя секунду грохнул выстрел, и отец рухнул прямо на меня.

Это воспоминание я с усилием стряхиваю и прячу телефон обратно в карман. Понятно, что мать скорбит и напугана. Понятно и то, что, если б мы поймали того бывшего сидельца, который убил моего отца, она, по крайней мере, не была бы такой прилипчивой. Но у него был тогда шанс меня убить. И он его не использовал. Сейчас он за этим тоже не возвратится.

А вот если я позволю ей себя взвинтить, то могу допустить какой-нибудь глупый просчет и в самом деле погибнуть.

Мы заходим под навес перед домом, и Лэнг стучит в дверь. Я деликатно звоню в звонок. Два варианта на выбор: грубость и изящество. Из обоих ни один не срабатывает. Дверь никто не открывает. Лэнг проверяет ручку, и та подается; он искоса глядит на меня. Я откидываю полу куртки и кладу руку на оружие, кивая ему. Он поворачивает ручку, выхватывает свой «глок» и пинком распахивает дверь. Наружу в летнюю жару выкатывается встречный вал духоты. Взгляд, которым мы обмениваемся, говорит о многом. Нет ничего хуже, чем войти в техасский дом без кондиционера; хуже только техасский дом без кондиционера, где находится мертвое тело. Хорошая новость: запах пока не чувствуется.

Лэнг утыкает подбородок в шею и спустя секунду врезается в студень стоялого жара. Его сильное тело прорывается через ад, коим является дом без кондиционера, а я спешу за ним по пятам. Мы останавливаемся в жилой зоне, и Лэнг проклинает то, что мы обнаруживаем. Комната пуста, совершенно без мебели; уход Робертса быстр и полон. В силу вступают сноровка и наша многолетняя совместная практика: мы автоматически разделяемся, обыскивая небольшой дом. Наши бесплодные поиски заканчиваются снаружи под зноем более прохладным, чем духовка внутри.

– Так быстро не уезжает никто, – говорит Лэнг, запирая за собой переднюю дверь. – Если он только не удирает из страха.

– Хотя при этом он помнил о своем счете за электричество, – замечаю я. – Отключил кондиционер. Значит, его заботили будущие траты.

Снова звонит мой сотовый, и я бросаю взгляд на экранчик.

– Шеф, – говорю, быстро поднося трубку к уху. – Капитан?

– На перевод в Хьюстон Робертс просил две недели. Как с ним связаться, там пока не знают. Так что по Саммеру вы находитесь в свободном плавании – во всяком случае, пока мы не установим с Робертсом связь.

Я бросаю взгляд на Лэнга, и тот кивает, молча давая понять, что слышит наш разговор.

– Вам все это не кажется странным, капитан? – спрашиваю я.

– Ничто не просто, и вам это знакомо лучше, чем кому-либо. С некоторых пор. Может, он почувствовал за спиной опасность, или ему понадобился оперативный простор… Но вот вам одна хорошая новость: у нас есть вы. Так что давайте, ловите вашего убийцу.

На этом Мур уходит со связи.

Я убираю телефон обратно в карман и скрещиваю на груди руки. Это же делает Лэнг.

– Ты думаешь, это как-то связано с делом Саммера? – спрашиваю я.

– Ты же знаешь, мы с Робертсом работали. Лично я не могу представить себе монстра настолько жуткого, чтобы напугать его. Решение уйти им, наверное, и без того уже было принято. В департаменте у него есть другая работа.

– Может, оно и так. А если срежиссировано?.. Нам нужно с ним поговорить.

Лэнг кнопкой ключа снимает «Мустанг» с сигнализации.

– Ты продолжай шерстить дело, – говорит он мне на пути к машине. – А я нынче подавлю свой зов плоти и займусь отслеживанием Робертса.

Мы с боков подходим к дверцам.

– Зов плоти? – усаживаясь, заинтригованно спрашиваю я. – Ты так это называешь?

– Это ее подача, не моя. – Он с шумным вздохом запускает мотор. – Говорит, что если я на нее западу или что-нибудь в этом роде, то один из убийц, за которым я гоняюсь, может захотеть мне в отместку с ней поквитаться. Если же на меня западет она, а я в итоге склею ласты, то ее жизнь превратится в кошмар.