Реквием

— Понимаю, понимаю, но ты с этим справишься.

— Надеюсь. Мне ужасно неловко, что я отнимаю у вас время этими женскими историями.

— Они в какой-то мере неотделимы от самой операции. Как тут обойтись без дочки, чтобы добраться до бумаг отца... Впрочем, как он тебе нравится, отец?

— Нравится. Серьезный человек, спокойный. А главное — совсем не интересуется нами. Когда мы с ним неожиданно столкнулись в коридоре и Анне пришлось представить меня, он промямлил: «Мы как будто уже виделись». А она: «Папа! Ты виделся с Павлом, а это Боян». А он: «Возможно, возможно, не спорю». Потом кивнул и вышел. Я уверен, будь у Лили такой отец, она бы не стала меланхоличкой.

  Мы обмениваемся еще несколькими словами делового порядка, и парень встает. Я тоже встаю, чтобы проводить его, и лишь тогда меня осеняет:

— Чуть было не забыл: ты вчера утром ничего не нашел в ящике?

— Да, действительно/Опять оставили морфий. Он здесь, при мне.

  Боян неохотно вынимает два пакетика с ампулами и подает их мне.

  «Надеюсь, ты к ним не прикасался?» — так и подмывает меня спросить, но я воздерживаюсь. Не приходится сомневаться, что сейчас, как, вероятно, и в прошлый раз, он хоть что-нибудь да отложил для матери.

— Что ты скажешь относительно этого Коко? — спрашивает Борислав.

— Имя звучит по-детски наивно. Что касается его поведения...

—  По-моему, тут дело ясное, — рубит мой приятель, возвращая мне собранные сведения и снимки.

— Ясно для нас с тобой, а вот фактов, их пока что нет в папке.

  Содержание папки действительно бедновато. На нескольких снимках Коко либо в такси, либо возле него, на других запечатлены моменты его общения с разными клиентами плюс к этому скупая справка о его действиях начиная с последней субботы. Моя авторучка отмечает следующие места:

  «Условия прямого наблюдения на лестнице весьма неблагоприятны, особенно если помнить о мерах крайней предосторожности. Наблюдение может дать результаты лишь при помощи соответствующего оборудования, которое уже подготовлено».

  «После того как рано утром в воскресенье в почтовом ящике Касабовой был оставлен материал, в силу указанных причин не удалось установить, забрал его кто-нибудь или нет. Возможно, это произошло лишь в ночь с воскресенья на понедельник».

  «В воскресенье Коста Штерев (Коко) был выходной и в течение всего дня, равно как и ночью, не выходил из дому».

  «В понедельник Штерев заступил на работу в шесть часов утра — стоянка такси на Русском бульваре. В отдельных справках указано точное время, когда Штерев брал пассажиров, куда следовал, а также отмечены маршруты отдельных рейсов, места назначения и имена опознанных пассажиров».

  Словом, подробные, добросовестно собранные сведения, не имеющие, однако, практической пользы, за исключением одного-единственного пассажа, где моя авторучка поработала более основательно:

  «В 10.35 Штерев останавливается на бульваре Стамбо-лийского перед агентством иностранной авиакомпании и сажает в такси директора агентства Стояна Станева. По пути к указанному месту Штерев дважды проехал с зеленым светом мимо граждан, желавших взять такси. Установить, была ли вызвана машина по телефону, не удалось. Штерев отвозит Стайева на улицу Обориште и высаживает возле его дома. В пути между пассажиром и шофером разговоров не было, если не считать обычных реплик, когда пассажир расплачивался».

  Если во всей информации есть что-либо, заслуживающее внимания, то именно этот пассаж. Борислав придерживается того же мнения, только выводы его немного поспешные:

—  Дважды проезжает мимо голосующих клиентов, чтобы остановиться в каких-нибудь трехстах метрах дальше. Предельно ясно.

—  Может, он поехал по вызову.

— Да, но никаких следов этого вызова нет.

—  Так бывает очень часто. На этом капитала не наживешь.

—  У меня даже эта поездка Станева домой вызывает сомнение. В восемь приходит на работу, а уже через два с половиной часа зачем-то несется домой.

— У любого человека могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.

— Ладно, согласен, — вскидывает руку Борислав. — Обличительный материал не бесспорный, но для меня дело ясное.

  Действительно, бесспорные улики еще отсутствуют. Но налицо симптомы и догадки. И чтобы их проверить, я вызываю лейтенанта и даю указание взять под наблюдение гражданина Стояна Станева.

  В этот момент мне звонит Драганов.

— Это вы замещаете товарища Драганова? — спрашивает Лили, нерешительно входя в комнату.

— Я, заходите...

— Только... не знаю, насколько вы в курсе дела.

— Я в курсе, — говорю. — Пожалуйста.

— Я имела в виду, знакомы ли вам эти... наша компания.

— Знаком я с нею, — в третий раз выражаю подтверждение. — Проходите сюда поближе и садитесь, иначе я вас плохо слышу.

  Наконец Лили подходит к письменному столу, опускается на предложенный стул и, положив руки на подол, глядит с тоской на мою дымящуюся сигарету.

— Можете курить,,если желаете.

— Благодарю.

  Она берет придвинутые к ней сигареты, закуривает и заметно расслабляется. В этот раз она не в той невообразимо короткой юбке, а в ситцевом платье, скорее всего прошлогоднем, потому что от стирки оно уже стало каким-то белесым. Дешевенькое платье с черной отделкой, при виде которой я вспоминаю слова: «Ее пристрастие к черному цвету».

— Что вас сюда привело?

  Лили поднимает свои темные глаза, кажущиеся еще более темными на этом белом лице, и неуверенно произносит низким, немного хриплым голосом:

— Хочу вам кое-что сообщить в связи с компанией... в связи с кое-какими намерениями...

— Ясно, понимаю, — киваю я, хотя пока что решительно ничего понять не могу.

— Они собираются свести счеты с Бояном.

— Какие счеты?

— «Какие счеты?» Ну, так обычно говорится... не знаю, может, мне начать с самого начала.

— Да, так будет лучше всего.

— Это случилось на прошлой неделе. Шли мы вчетвером к «Ягоде» — Роза, я, Апостол и Пепо, а Апостол и говорит: «Компания распадается. Фантомаса мы отдали на съедение». — Лили запнулась на мгновение, словно обронила что-то такое, о чем никак не следовало упоминать. Но, так как я и виду не подаю, что до меня дошло, она продолжает: — «Марго, — говорит, — от морфия перешла к любви — самому идиотскому наркотику. Боян и тот врезался по уши».