Страница 9 из 10
Мне нужно было еще узнать побольше о взаимоотношениях между Казимиром и Стасисом. Когда Елена успокоилась, я задал этот вопрос.
Отношения между мужем и сыном никогда хорошими не были. Ничего их не связывало. Первое время после переезда к ним Казимира он старался просто не замечать Стасиса, а тот платил ему тем же. Елена тяжело переживала это, но все надеялась, что со временем они привыкнут друг к другу.
Однажды, месяцев через пять после их переезда на лесозаготовки, Стасис заявил ей, что он вступает в комсомол и через несколько дней будет рассматриваться его заявление.
Елена стала отговаривать сына. Не потому, что имела какие-то предубеждения против комсомола, а потому, что слышала о нападениях бандитов на коммунистов и комсомольцев. Действительно, в то время еще орудовали в глухих районах республики остатки буржуазно-националистического подполья. Елена просто не хотела, чтобы Стасис подвергался опасности. Но Стасис только рассмеялся — он и в комсомол-то вступает только потому, что комсомольцы — самые активные члены истребительных отрядов по борьбе с этими бандами.
Вмешался Казимир. Он стал доказывать Стасису ненужность и даже вредность его затеи:
— Пусть в комсомол вступают русские ребята, а тебе, литовцу, там делать нечего.
Но Стасис ответил, что литовцы только тогда вздохнут свободно, когда не будет лесных бандитов, которых все равно уничтожат.
Это взбесило Казимира. Он стал кричать, что не желает жить со Стасисом под одной крышей, не хочет, чтобы «борцы за свободу Литвы» (так он назвал лесных бандитов), вздернув на сук этого «красного щенка», заодно расправились бы и с ним.
С большим трудом удалось Елене прекратить скандал.
Но вечером Казимир неожиданно стал оправдываться перед Стасисом, говорить, что плохо разбирается в политике, что тут, наверно, виновато старое воспитание. Совершенно миролюбиво Казимир заявил Стасису, что комсомол — это его личное дело. Стасис уже не маленький и может сам решать этот вопрос.
Мир как будто был восстановлен. Но ненадолго. Спустя некоторое время снова вспыхнула ссора: Стасис по заданию комсомольской организации выезжал на два дня в районный центр, и Казимир был крайне недоволен этим. Он лишался напарника по распиловке дров, а работа была сдельная и очень выгодная.
Последний и очень крупный скандал произошел поздней осенью. Однажды Казимир из-за чего-то придрался к Елене и ударил ее по лицу. В это время в комнату вбежал Стасис и с криком: «Фашист, не смей бить мою мать!» загородил ее собою. Взбешенный Казимир обругал его хромым щенком и велел не вмешиваться, а Стасис пригрозил, что если отчим еще когда-нибудь поднимет руку на мать, то горько пожалеет.
Через некоторое время Казимир начал поговаривать, что, поскольку Стасис не может выполнять тяжелые работы и зарабатывает мало, ему было бы лучше вернуться в город и устроиться учеником в какую-нибудь механическую мастерскую. Там он, кстати, может изучить моторы и стать квалифицированным мотористом для их будущей лодки. Стасис за последнее время к плану переезда на побережье несколько поостыл, но против поездки в город возражать не стал...
— Вот и все, — произнесла Елена. Она взяла с комода пачку писем и положила их передо мной. Сверху пачки лежала небольшая серебряная пластинка, на которой было выписано: «Верному Казимиру от благодарного графа Шидловского. 15.10.1936».
— Что это? — спросил я Елену.
— Пластинку Казимир снял со своего ружья и велел мне спрятать, — ответила она.
Только теперь я вспомнил, что на правой щеке приклада штуцера имеются чуть заметные отверстия от шурупов.
Писем было четыре. В одном из них Казимир писал Елене, что почти напал на след Стасиса, но тот незадолго до его приезда отправился на Курильские острова. В других письмах Казимир сообщал о каких-то знакомых, якобы рассказывавших ему о жизни Стасиса не то на Курилах, не то на Чукотке. В каждом письме он просил Елену не отчаиваться, не терять надежды и ждать их возвращения. В последнем письме, отправленном пять месяцев назад, Казимир писал, что не позже, как через полгода, он вернется к ней и, наверное, вместе со Стасисом. Ни одно письмо обратного адреса не имело, но по почтовым штемпелям можно было узнать, что опущены они в разных городах Сибири и Дальнего Востока.
Уже прощаясь со мною, Елена сказала:
— Учтите, что ни под настоящей фамилией, ни под фамилией Повилонис Казимир жить не станет. У него в запасе было несколько паспортов.
Обработав новые материалы, экспертиза дала заключение, что левая нога человека, останки которого были найдены в Румбульском лесу, действительно была короче правой на 2-3 сантиметра. Установила она и то, что письмо за подписью Стасиса было написано рукою Казимира Ляудиса. Был восстановлен и почтовый штемпель этого письма. Оказалось, что оно отправлено 24 декабря 1947 года со станции Гаукеле, Было доказано также, что пуля, изъятая из стены сарая на хуторе Матулевича, выпущена из ружья марки «Фосс» № Л.411. Точно совпали и отверстия на пластинке с отверстиями на прикладе этого ружья. Все это давало мне основание считать, что убитый в лесу был Стасисом Жибуркасом и что убит он своим отчимом Казимиром Ляудисом. Неясными оставались только мотивы убийства. Пока можно было предполагать, что Ляудис убил Стасиса, потому что боялся разоблачения. Но чем он занимался у пана Шидловского и на службе у немецких оккупантов — еще предстояло выяснить.
Глава восьмая
ПО СЛЕДАМ ВОЛКА
Местечко Тружаны стоит на слиянии реки Генты и речушки Тружи. В нем всего около сорока домов, большинство из которых старинной каменной кладки. Достопримечательность Тружан — «Замок».
То, что местные жители называли «замком», представляло собою мрачного вида двухэтажное здание, сложенное из серого камня, с башенками и узкими готическими окнами. Дом окружен высокой каменной стеной и расположен на возвышенности, на самой стрелке у слияния рек.
Прожив в Тружанах три дня, побывав в окрестных деревнях и хуторах, я собрал очень много нужных для дела сведений.
Замок в Тружанах, как и сам поселок, а также лесные массивы и земля на многие километры в окружности в свое время были фамильной собственностью польских графов Шидловских. Последний из них — Станислав — стал владельцем этих исконно литовских земель в двадцать седьмом году. При этом хозяине громадный лесной массив превратился в охотничью вотчину. Все немногочисленное мужское население местечка было на службе у графа Шидловского: егерями, сторожами, лесниками и конюхами. Жители близлежащих хуторов не имели права не только охотиться в этих угодьях, но даже заходить в них без особого разрешения для сбора хвороста и ягод. Горе тому, кого ловили в этих угодьях: ребятишек драли прутьями, а взрослых крепко штрафовали.
Особенно отличался строгостями старший егерь Казимир Ляудис. Отец, дед и прадед его в свое время тоже служили у Шидловских.
Двадцатичетырехлетним солдатом армии Пилсудского ходил Казимир Ляудис походом на Советскую Россию завоевывать для панов пространство «от моря и до моря» и еле унес ноги из-под Житомира. Должность старшего егеря Казимир унаследовал от отца, как унаследовал от него холопскую преданность своему господину и готовность преследовать всех, кто посягнет на графскую собственность. Не зная жалости и стыда, егерь не прощал никому никаких нарушений. Беспощадно взыскивал Казимир с подчиненных ему служащих барского имения, которые были снисходительны к задержанным в охотничьих угодьях.
— Волк, настоящий волк, — говорили про него. Эта кличка так и осталась за ним.
Видя усердие своего холопа, граф Шидловский всегда ставил его в пример.
Особенно возвысился в своих глазах Казимир, когда в тридцать шестом году граф Шидловский в присутствии многочисленных гостей, отмечая сорокалетие своего любимца, вручил ему хорошее охотничье ружье — штуцер марки «Фосса». На серебряной дощечке, врезанной в приклад ружья, было написано: «Верному Казимиру от благодарного графа Шидловского. 15. 10. 1936». Гости, дабы угодить хозяину, шумно поздравляли растроганного юбиляра и с интересом рассматривали подарок. А когда сама пани Эрнестина, обычно надменная, поднесла ему бокал доброго вина и милостиво улыбнулась при этом, Казимир в порыве благодарности прослезился и даже опустился на одно колено, вызвав этим дружные аплодисменты присутствующих. Этой минуты Казимир не мог забыть никогда.