Страница 60 из 72
Новиков моментально стал мучеником. Кого, скажите, на Руси любят сильнее?
Еще свежа была в народной памяти ситуация вокруг судьбы и ранней смерти Высоцкого, и на тебе: очередная травля поющего поэта.
Советская власть периода 1984–1989 годов, переживавшая этап перехода от «застоя» к «ранней перестройке», напоминает мне обезумевшего раненого динозавра из американских фильмов категории «В». Практически убитый, хрипящий и истекающий кровью, он по всем законам жанра уже валялся, дрыгая конечностями, на боку и в тот момент, когда группа охотников приближалась к нему, неожиданно в яростном броске вскакивал и принимался крушить все подряд, ища виноватых в неминуемой кончине в попадающих под лапу объектах флоры и фауны.
Так и СССР, не в силах остановить неминуемый государственный крах, вызванный прежде всего собственной экономической политикой, начинал лупить, как говорят японцы, «по хвостам», пытаясь отыскать виноватых в лице поэтов, художников, музыкантов и даже их слушателей. Одним словом, людей, создающих искусство, которое, как известно, отображает реальную жизнь. Не сумев дотянуться в яростном припадке до некоторых, а конкретно до эмигрантов, исполнявших крамольные песни за кордоном, динозавр власти изрыгал на них при каждой возможности потоки ядовитой слюны. Многие наверняка вспомнят возникший ниоткуда в 1985 году слух об убийстве Токарева. Недавно я попросил Вилли прокомментировать те давние события.
«Слух был распушен КГБ, ведь мои песни были запрещены в СССР.
Вскоре после выхода альбома “В шумном балагане” я приехал в Австрию и зашел к знакомому ювелиру, а он вдруг говорит мне: “Вилли, ко мне на днях заходил какой-то странный человек из Союза, по виду разведчик, интересовался тобой. Спрашивал: “Где этот Токарев, который поет “Мы воры-коммунисты”?” Ювелир не понял: “Что же вы его в Австрии ищете, когда он Штатах живет?”
Самое интересное, что я не пел никогда таких строчек: “Мы воры-коммунисты”, — говорит Вилли. — У меня была шуточная вещь “Мы — воры-гуманисты”, но никакой откровенной антисоветчины я не пел, политика не моя тема, а потом понял, что, видимо, и в КГБ попадали записи не лучшего качества и они просто не разобрали слов.
Однажды вечером 1987 года я пел, как обычно, на сцене ресторана “Одесса” на Брайтон-Бич. Туда пришли поужинать приезжие из Союза и, увидев меня живого и здорового, просто остолбенели: “У нас в Союзе все говорят, что вас убили в ресторанной перестрелке, что в окно гранату бросили во время репетиции… А вы здесь?!” Я удивился и подумал, что надо как-то опровергнуть нелепые слухи. Лучшим опровержением была бы песня, которую я в тот же вечер и написал:
Здравствуйте, товарищи, дамы-господа,
Это голос Токарева Вилли,
Так у нас бывает: злые люди иногда
Слух пускают, что тебя убили…»
Но Токарев был за океаном, а Новиков столкнулся с коммунистическим монстром лицом к лицу… и даже победил его.
Лично мне сам облик, фигура и стать Александра Васильевича навевают воспоминания о былинных богатырях. Такой, если прижмет «чудище», додушит до конца. А «чудищ» вокруг хватает, одна «попса», с которой уже много лет воюет Новиков, чего стоит. Змей Горыныч, да и только! Стоит одну башку снести, глядь, целая «фабрика» новых вырастает. Но, надо признать, «нечисть» боится Новикова, причем сильно. Сам наблюдал: чуть на светской тусовке слух пролетит — «Новиков едет», — они прыг и брызнули, как горох, по щелям. Он такой — может и «фэйсом об тейбл», а дантисты и прочие хирурги нынче дороги.
Однако вернемся к истокам жизненного и творческого пути поэта.
Александр Васильевич Новиков родился осенью 1953 года на Курильских островах в семье военного летчика и домохозяйки. В 1969 году Саша с родителями переехал в Свердловск, который уже в то время наперекор всем называл Екатеринбургом.
В школе, а позднее в вузах, где ему довелось поучиться, Новиков категорически отказывался вступать в ВЛКСМ, критиковал советский режим, за что с юношеских лет находился под особым контролем властей.
Абитуриента и студента Новикова помнят стены Уральского политехнического, Свердловского горного и Уральского лесотехнического институтов, но отовсюду самостоятельного парня неизменно выгоняли.
С середины семидесятых молодой человек «заболел» рок-музыкой, увлекся гитарой, играл в различных самодеятельных коллективах.
С 1975 по 1979 год работал музыкантом в ресторанах: «Уральские пельмени», «Малахит», «Космос»[25].
Пытаясь отыскать воспоминания современников об артисте, я совершенно случайно наткнулся на публикацию «Записки свердловского лабуха» в журнале «Урал» (№ 5, 2007) за авторством некоего Валерия Костюкова:
«У Александра Новикова есть песня “Улица Восточная”. На улице Восточной стоял дом, в котором он жил, а в двух сотнях метров от него и в четырех кварталах от моего находилось кафе “Серебряное копытце”. Сейчас там казино, около которого в любое время суток стоят крутые иномарки, тогда это была простая забегаловка, любимое место времяпрепровождения определенного круга людей, к которому принадлежал и я.
Статус кафе отсекал от него сермяжных пьяниц, там всегда или почти всегда давали пиво, а уровень ненавязчивого сервиса вполне устраивал ту категорию свердловчан, которые были его завсегдатаями.
Вот характерный ритуал посещения “Копыта”… ну, скажем, мной.
Вхожу в зал, окинув взглядом, выделяю два-три столика, за которыми сидят знакомые. Выбрав компанию, подхожу. Пока обмениваемся рукопожатиями, кто-нибудь из сидящих без лишних вопросов наливает стакан пива. (Если ты пришел на пляж, то будешь ты купаться или нет, это еще вопрос, но если ты зашел в “Копыто”, то пиво ты пьешь точно.) Выпиваю стакан, после чего смачно рычу к великому удовольствию сидящих, которые с пониманием качают головами, а кто-нибудь констатирует:
— Газанул вчера?
— Да уж, было дело, — соглашаюсь я и, раздобыв стул, присаживаюсь. Если есть деньги, заказываю пива, обязательно больше, чем могу выпить сам, для себя и приятелей. Если нет, говорю: “Мужики, я сегодня “пустой”. Первый вариант лучше, но и второй никого не смущает, так как время от времени это говорил любой из присутствующих. Иногда пиво заканчивалось водочкой, которая бралась в “стекляшке”, стоящей по соседству, иногда нет, но несколько часов общения помогали мне скоротать дневное время до того, когда наступала пора идти на работу в ресторан.
До поры до времени был в этой компании и Саша Новиков. До поры, потому что как-то, заметив, что он стал появляться все реже и реже, я спросил:
— А что-то Новика не видно?
— Длинный больше не бухает, — ответили мне.
— Сколько? — спросил я, думая, что это очередная временная завязка, в которую добровольно уходили иногда многие из нас.
— Ты не понял. Вообще не пьет, навсегда завязал.
— Захотел — завязал. Захотел — развязал, — предположил я, но мне объяснили:
— Да если и захочет — не сможет. Зашился он.
И, видя, что я ничего не понял, объяснили мне, в чем суть подобного метода избавления от вредной русской привычки.
На самом деле я не знаю, было ли так, но за то, что мне действительно это говорили, я отвечаю на все сто. Он был первым из моих знакомых музыкантов, кто вычеркнул алкоголь из своей жизни, и, наверное, единственный, кто сделал это бесповоротно.
Кстати, первый раз я увидел его в оркестре ресторана “Малахит”, который, как я уже писал, был одним из лучших в городе и оркестр там был соответствующий. Кроме ритм-группы, там было две трубы, тромбон и два саксофона, и Новиков исполнял в нем роль оркестрового гитариста, требования к которому как к исполнителю были гораздо выше тех, которые предъявляются к барду. И когда вышел его первый альбом, многие в Свердловске вообще не верили, что он его автор. А может, не хотели верить.