Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 18

Генерал, взглянув на карты, повышает ставку до двадцати. Калиостро коллирует, то есть поддерживает предыдущую ставку и тоже ставит двадцать. Собственно, если он хочет продолжать игру, то может ставить столько же или больше.

Круг замыкается на бухгалтере. Пока все остаются в игре. Дилер выкладывает три карты. Тройку, семёрку и туз. Не хватает только пиковой дамы. Уж полночь близится, а Германна всё нет.

Королева Нидерландов дважды стучит по столу, то есть отвечает чеком, оставаясь в игре без повышения ставки. Бухгалтер сбрасывает карты. Я внимательно наблюдаю за генералом Печёнкиным и… неужели?

— Сто, — говорит он и я замечаю, как у него чуть-чуть дёргается верхняя губа, почти незаметно, он и сам этого не чувствует, наверное.

Вернее, даже не сама губа, а изгиб, называемый аркой купидона. Этот изгиб переходит во впадинку, идущую к носу. С одной стороны этой впадинки у генерала белеет маленький шрам.

Вероятно, там повреждены нервы. Не знаю, не суть, главное, что в этом месте краешек губы чуть-чуть подёргивается.

Калиостро мрачно смотрит на генерала и тоже ставит сотню.

— Поддерживаю, говорит он.

Начинается новый раунд, терн. На столе появляется ещё одна карта. Это не пиковая дама, а червовая десятка.

— Пас, — бесстрастно произносит королева и сбрасывает карты.

Бухгалтер уже не в игре и теперь слово за генералом. Я не свожу с него глаз, не отрываясь наблюдаю за его губой и… есть! Она опять едва-заметно дёргается, и на столе появляется его ставка. Двести рублей.

Калиостро, прикусив губу, смотрит на выложенные карты, потом приподнимает свои и заглядывает в них. После повышения ставки генералом, чекать он уже не может, поэтому сейчас он должен либо повысить ставку, либо выйти из игры.

Принять это решение оказывается непросто… Но делать это приходится. Дёрнув головой, он сдаётся и сбрасывает карты. Банк переходит довольному Печёнкину. Он высокомерно улыбается и переворачивает карты. У него семёрка и дама. Как раз та самая, пиковая. А у Калиостро десятка и тоже дама.

У обоих очень слабые комбинации. Генерал, с учётом выложенных на столе карт, имеет только пару семёрок, а Калиостро — пару десяток. То есть у него более сильные карты, чем у генерала, а вот воля, кажется наоборот.

Печёнкин поправляет пятернёй несвежие волосы и бросает на меня победные взгляды. Триумфатор, твою мать…

Но на этом игра не заканчивается. Игроки меняются, остаются неизменными только королева и генерал. Вскоре перед ним оказывается изрядная кучка фишек. Отыскав меня взглядом, он поднимается из-за стола и собрав своё богатство, подходит ко мне.

— Веди, — говорит он. — Давай сюда свою девку. Надо отпраздновать победу.

Тут впору было бы посоветовать закатать губу. Потому что она его сдаёт с потрохами. Неужели он об этом не догадывается. Невероятно.

— Глеб Антонович, — говорю я, чуть наклоняя голову. — Отпраздновать победу вы можете в баре. Девушки в нашем заведении услуг, не связанных с игрой, не оказывают.

— Знаешь меня, щенок, — самодовольно кивает он. — Значит, понимаешь, что я вам всем устрою. Сейчас вызову группу захвата и конец вашей богадельне. Ясно тебе? Вот так вот, на раз-два закрою.

Он поднимает руку и щёлкает перед моим носом своими толстыми пальчиками. Свиное рыло. Знаешь, сколько я таких упырей, как ты на своём веку повидал?

— Это вряд ли, — пожимаю я плечами. — Кто вам даст-то? Во-первых, вы здесь уже не работаете, во-вторых, должны знать, большой мальчик уже, что ваши здесь ничего не решают. Предприятие по другому ведомству проходит. А в-третьих, вот по вам конкретно в этом другом ведомстве вопрос открыт. И шаг вправо, шаг влево — полетит донесение с фотографиями и суммами выигрыша и копия вашему министру.





— Ах ты! — в глазах его вспыхивает гнев, а лицо становится красным.

Не хватил бы его здесь удар, а то будет дело.

— Щенок! — выплёвывает он и вдруг… начинает хохотать, подрагивая всем телом.

Отсмеявшись, он вытирает глаза указательным пальцем.

— Дурак, — говорит Печёнкин. — Но наглый. Ты знаешь, что я здесь, в вашей сраной Сибири торчу только потому, что в министерстве все узнали, что я играю? Тоже мне секрет. А что у меня дядя замминистра слыхал, сынуля? Веди бабу, говорят тебе. А то я тебя вместо неё оприходую. И никто мне слова не скажет.

Это уж через край. Меня вдруг такая злость берёт, ещё эта неопределённость с Айгуль, да и то что Куренков не дал подробную информацию об этом уроде. В общем, я срываюсь.

— Да пошёл ты нах*й, Печёнкин, — отвечаю я. — Я уже одного такого снял и тебя сниму. У меня рука в ЦК. А министру вашему уже скора пи*да. Ты ещё не знаешь, а я знаю. Ему сейчас героя соцтруда дадут, а потом мозги вышибут. Он до первого кагэбэшника держится, ты понял? Как только ваши первого грохнут, его и накроют этим органом. Помяни моё слово.

— А ну-ка!

Я отворачиваюсь, чтобы отойти. Вот сука, разозлил меня. Что-то нервишки, как у деда старого. Это из-за Киргиза, мля. Поймаю — убью. Реально грохну! И одноногого до кучи. Какого хрена я всё это наговорил! Теперь эта жаба жирная всё сделает, чтобы я сел, причём как можно жёстче. Идиот, вот из-за этой своей особенности я до сих пор подпол, хотя пацаны уже и до генералов дослужились…

Отойти я не успеваю. Генерал хватает меня за плечо и резко поворачивает к себе.

— Чё ты сказал? Повтори! Откуда знаешь?

— По роже видно, — отвечаю я, обрубая все пути к отступлению.

Накрылась карьера в Комсомоле. А жаль, там деньжат немеряно будет через несколько лет. Значит пойдём другим путём… Я птица вольная. Куда захочу, туда и двину, в конце концов.

— Ты мне не хами, засранец, — осекает меня генерал. — Откуда знаешь, про героя? А дядьке моему чего дадут?

— Про дядьку вашего, — возвращаюсь я на «вы», мне ничего не известно. Я и вами-то не интересовался до поры до времени. Но это мы исправим.

— Не хами, я сказал, — хмурится он и легонько хлопает пятернёй меня по лицу. — Ты что ли и есть тот самый Брагин?

Я не отвечаю.

— Они дебилы весь Узбекистан на уши поставили, а он тут казино открывает. Под боком. Ну ты и кентяра, Брагин. Хитрожопый и наглый. Я тебя за яйца подвешу, и муравьёв в жопу запущу, понял?

— Ну что же, — отвечаю я, — значит дуэль.

— Много чести, — гремит он, но тут же понизив голос и прищурившись, спрашивает. — Ты за что Троекурова вышиб? Мне вот интересно просто. И как, главное.

— За то, что не хотел делать, то что мне надо было.