Страница 13 из 18
— Вот правда что… Теперь выясняется, что не родная, а двоюродная и не его, а дядькиной жены.
— А тебе не пофигу, чья она там сестра и чей дядька?
— Мне, конечно, пофигу, но я тут выяснила, что эта Тоня у него ночует. Он говорит, что вроде между ними ничего быть не может, потому что они родственники, а тут до меня стали доходить слухи, что она везде треплет, будто выходит за него замуж.
— То есть, получается за брата? Капец.
— Да какой он ей брат? Кровного же родства нет…
— Лен, — беру я её за руку, — а ты вообще как с ним познакомилась? Ты меня, конечно извини, но мне он совсем не нравится, Суходоев твой. Плохой человек, ненадёжный. Это, конечно, лишь моё частное мнение, но всё-таки, нахера он тебе такой сдался? Ты девка красивая, самостоятельная, вон положение у тебя какое!
— Как ты узнал? — в ужасе шепчет она, и глаза её вмиг становятся влажными.
— Чего узнал-то? Это ж невооружённым глазом видно, — отвечаю я и прикусываю язык. — Что?! Серьёзно? Я-то имел в виду социальное положение, то, что ты в горкоме работаешь…
Она начинает плакать и, махнув на меня рукой, прикрывает рот ладошкой и убегает.
— Егор! — восклицает Новицкая, входя в зал. — Привет! Ты что ли Иванову до слёз довёл?
— Я нечаянно.
— За нечаянно бьют отчаянно. Опять шуры-муры за моей спиной водишь?
— Ирусь, не смеши мои седины.
— Когда поседеть-то успел? Или Панночку в Ташкенте отпевал, как Хома Брут?
— Так, — качаю я головой, — в Гоголя углубляться не будем.
— Ладно, не будем, — соглашается она. — Сегодня вечером придёшь ко мне домой.
— Во сколько? — уточняю я. — У меня ещё тренировка сегодня.
— Так, Брагин, ты опять бесишь? — она не дурачится, хмурится всерьёз. — Специально что ли? В восемь чтобы был. Ясно?
— С ночёвкой? — с улыбочкой спрашиваю я, пытаясь разрядить обстановку.
— Нет, — серьёзно отвечает Новицкая. — Поговорим и домой пойдёшь. Ночёвок больше не будет.
Тыдыч… Кажется, я превращаюсь в одинокого волка. Впрочем, разрыв с Ириной был ожидаем, но, всё равно, на душе начинают скрести кошки. Так что ли говорят…
На заседании не происходит ничего особо интересного. Закончив, я иду домой. Обедаю, а потом собираюсь часок поваляться перед тем, как идти на тренировку. Но на глаза попадается гитара. Я беру её и вместо того, чтобы подремать «после сытного обеда по закону Архимеда», терзаю струны.
Тренькаю и даже что-то мурлычу себе под нос. И как-то отвлекаюсь от текущего момента. Не полностью, конечно, но становится легче. Мысли носятся вокруг Печёнкина. Так ли он силён, как говорит, и что с ним делать. Ноги от ударов Зарипова болят, и спина болит. Скотина. И позаниматься нормально не получится, как пить дать… Как пить дать…
Выхожу из дома и бреду к школе. Всё тело болит, словно я в молотилке побывал. Может разомнусь, так получше станет… Посмотрим… Прохожу мимо Политеха, через площадь Волкова, мимо беляшной.
На окошке висит прилепленный пластырем клетчатый листок из тетради: «Беляш рыбный, 11 коп». А мясной где, думаю я… Иду по Весенней вдоль домов, прямо, ни на кого не обращая внимания, никого не трогая.
Думаю свои тревожные думы и даже не сразу обращаю внимание на голос окликающий меня, кажется, уже далеко не первый раз.
— Брагин, мля!
Я останавливаюсь и разворачиваюсь на голос.
— Слышь, Брагин!
Вот так встреча, сто лет не виделись и ещё столько же не видел бы. Передо мной стоит Фриц.
— А ты отчаянный, — недоумённо произношу я. — Или просто неумный?
— Базар есть, — надменно отвечает он.
Видать, мало ему наказаний и казней египетских, что уже обрушились ему на голову.
— Ну, давай, базарь, раз есть, — хмыкаю я вижу, как разгорается в его глазах злоба.