Страница 48 из 102
Впрочем, местные отлично понимали, что такие крутые парни, как мы, вполне способны получить силой то, что нам не отдадут добром. И в речи моих хирдманов то и дело проскальзывали скорбные «Эх…» по поводу того, что я отказался от первого варианта. Это же так весело: убивать, грабить, насиловать… Но пока я у руля, придется им придержать своих кровожадных зверушек.
— А ты добрый, хёвдинг, — Лейф Весельчак подсел поближе. В одной руке — чашка козьего молока, в другой — ячменная лепеха с толстым куском сыра. Дивное лакомство после недели на сухпайке и рыбе.
Я посмотрел на него пристально. Надо же какие мы проницательные. Не ты первый мне это говоришь, норег.
Но я не только добрый, я еще и строгий. К тому же в людях худо-бедно разбираюсь. И вижу, что Лейф тоже хочет разобраться. Во мне. Что характеризует его с самой лучшей стороны, потому что я люблю тех, кто пытается докопаться до причин. Потому что сам такой.
— Запомни, хирдман: я никогда не убиваю, если этого можно избежать.
Сделал паузу, чтобы — всосалось. Не то чтобы мое высказывание не укладывалось в местные традиции. Укладывалось. Но с поправкой: если не убивать — выгоднее. Если я рассуждаю иначе, значит, я — не такой, как все. Значит, я играю не по общим правилам. И такой башковитый парень, как Лейф Весельчак, считает своим долгом разобраться. Ведь он теперь — в моей команде.
— Здесь — богатый поселок, — продолжал я. — Есть чем поживиться. Думаю, и серебро можно отыскать, если как следует поспрашивать…
Лейф энергично кивнул. Наверняка можно. Так в чем проблема? Давай поспрашиваем?
— Почему я этого не сделал? — задал я риторический вопрос. — Да уж не потому, что испугался пары десятков стариков. Но, хирдман, есть честная добыча, примерно как та, которую мы взяли с твоего бывшего ярла, а есть — позорная. Однажды мой конунг, Хрёрек Сокол, пустил на дно корабль, полный всякого добра, посвятив его Одину. Его люди были недовольны, но он чувствовал: так надо. Вот и я знаю, как надо.
— Что худого в том, чтобы тот храбрый старик, бросивший нам вызов, отправился в Валхаллу? Один будет рад ему! Он хотел умереть, а ты ему отказал!
— А мне плевать на то, что он хочет. Разве он — мой человек? Почему я должен заботиться о его посмертии? Я думаю о себе. О тебе. О всех моих хирдманах. Нам не прибавит славы такая победа. Не этого хотят от меня боги!
Тут я чуток приврал. Я был почти уверен, что Один, Тор и прочие совсем не против большой резни, даже если проигравшая сторона тоже им молится. Но приходится ссылаться на авторитеты, даже если эти авторитеты — не твои.
— Мы могли бы выпытать у этих людей, где они прячут серебро, но — зачем? Сотня-другая марок не сделают нас богаче.
— Меня — сделают, — деликатно напомнил Лейф. — У меня ничего нет, кроме моего оружия, которое ты мне милостиво вернул.
— Можешь не волноваться. Ты теперь со мной — значит, скоро ты разбогатеешь. Главное, никогда не сомневайся в моих словах. Если я скажу — прыгай в огонь, ты должен прыгнуть. Скажу: убей — убивай. Скажу: защити — защищай. И ты можешь не беспокоиться о серебре. Оно придет.
— А если я сделаю то, что ты сказал, и меня убьют? — улыбнулся Лейф. — На что тогда мне серебро?
— Это верно, — согласился я. — В Валхалле серебро ни к чему. Зато там в цене слава. И я дам тебе настоящую славу, ту, которую добывают, сражая настоящих воинов в настоящей битве, а не убивая стариков и мальчишек.
— Что ж, — поразмыслив, согласился Весельчак. — Ты знаешь, о чем говоришь. И я, пожалуй, послушаюсь твоего совета. Это разумно. Только не заставляй меня прыгать в огонь слишком часто, хёвдинг, — я дорожу своей шевелюрой и бородой. Хочешь молока?