Страница 100 из 102
Глава тридцать седьмая Те, кто выжил (продолжение)
Они начали не с меня. С Хагстейна. Норег продержался почти четверть часа. Закричал, когда ему выжгли глаз. Закричал и умер. Быстро. Рана в грудь, рана в бедро… Повезло. Надо думать, именно поэтому Мьёр, сволочь, с него и начал.
Хагстейна оттащили в сторону, а к столбу поволокли Ове Толстого.
И мой кормчий показал, что такое настоящий викинг.
Когда его подняли и потащили, он висел на руках сконцев, как огромный бесформенный мешок… Его здоровенные ножищи волоклись по земле, голова болталась… Сконцы уронили его у столба. Ове лежал, не шевелясь.
«Уж не умер ли?» — подумал я.
Мьёр-ярл, который самолично заправлял «представлением», тоже так подумал, потому что сильно пнул Ове по ноге. Прямо по кое-как наложенной окровавленной повязке. Огромная туша кормчего слабо содрогнулась. Живой. А я уж порадовался было…
Четверо хирдманов ухватили Ове, подняли, прислонили к столбу, накинули поперек туловища цепь, один из сконцев взял гвоздь и молоток, чтобы закрепить цепь на столбе…
И тут Ове взорвался.
Иначе и не сказать. Державшие его сконцы разлетелись в стороны, причем один — с разбитой головой, а второй — с размозженным локтем. И это — не настоящим оружием, а обычным молотком, который оказался в правой руке Ове. А в левой — сложенная вдвое цепь. В следующее мгновение Ове метнул молоток в голову Мьёра и практически одновременно хлестнул его цепью.
От молотка Мьёр увернулся. Частично. Удар пришелся в край шлема, а с цепью ему просто повезло. Какой-то хирдман кинулся на Ове, оказался между ним и ярлом, принял предназначенный тому удар и рухнул, облившись кровью.
Тяжелое копье ударило кормчего в спину с такой силой, что вышло из груди. Ове швырнуло вперед… На меч Мьёра-ярла.
Два смертельных удара… Но Ове был еще жив. И жизни в нем достало на то, чтобы, рванувшись навстречу клинку, накинуть цепь на шею Мьёра и… Всё. Кровь хлынула изо рта Ове, и он умер. Счастливый. В бою.
Потребовались двое, чтобы перевернуть тело, и Мьёр смог освободить меч.
Ярл морщился и растирал горло. Если бы не копье, Ове вполне мог бы свернуть ему шею. Вот была бы радость!
А кто же бросил копье? Ах ты… Надо было прибить его, когда была возможность. Прыщик. Эйнар Торкельсон. И папа Торкель рядом с сыночком. Ухмыляется соплячий папа…
Но всё равно хорошо. Красиво ушел Ове Толстый. Вошел в историю. А теперь, кажется, моя очередь…
Мьёр-ярл встал над нами: надо мной, Стюрмиром, Хунди Толстым, Лейфом и Гуннаром Гагарой. Выбирая следующую жертву. Кстати, куда подевался Гримар? В начале «праздника» он был одним из нас, а теперь его колодки пустуют?
Не о том думаю. Мьёр навис надо мной, пошевелил разбитыми губами… И передвинулся к Лейфу.
По его знаку Весельчака расковали. Но теперь уже — с осторожностью. Сначала на шею две петли с веревками в разные стороны. Вынули из колодок, повели… И тут Лейф что-то сказал. Я не расслышал, потому что одно ухо у меня было полно запекшейся крови, а во втором стоял нестихающий звон.
К Весельчаку подошел Мьёр-ярл. Они поговорили некоторое время, потом Мьёр подозвал Торкеля. Хирдманы, контролировавшие норега, заметно расслабились. Что мог предложить Мьёру Лейф такого, что тот заинтересовался? Не иначе в дружину попросился. Ему не впервой. Ко мне ведь он тоже так попал. Прямо с боя.
Что ж, я не в обиде. Пусть живет… Голова кружится… Отрубаюсь…
…Очнулся я уже у столба. Цепь больно давила подмышки. Впрочем, это разве боль? Так, маленькое неудобство.
И давно я так вишу?
А поблизости никого, что странно. Никто не тычет в меня горячим железом, не срезает с меня мясо ломтиками.
Сконцы толпятся шагах в тридцати от места главного развлечения. Оба вождя тоже там. А вот это уже настораживает. Мой Лейф Весельчак — в центре внимания. А почему, собственно, это меня беспокоит? Вряд ли что-то может ухудшить мое нынешнее положение. Что я могу потерять, кроме чести?
А ведь совсем недавно мне казалось: я понял смысл этой жизни. Ее суть. Почему же теперь я больше не ощущаю себя частью Легенды, а всего лишь семидесятикилограммовым куском измученной плоти, которая очень скоро будет поджарена, как шашлык на вертеле. Только — живьем.
Я попытался расслабиться. Отделиться от тела и воспарить… Получилось отчасти. Снова вырубился.
Судя по положению солнца, я «отсутствовал» максимум полчаса. А сконцы тем временем успели закончить совещание. Человек тридцать во главе с сынком Торкеля-ярла снялись и потопали из усадьбы. Лейф Весельчак — с ними. На прощание сделал мне ручкой. Типа, не поминай лихом. Ну-ну…
А народишка-то — поубавилось. Не вижу больше Халлбьёрна. И прочих вождей. Только Мьёр и Торкиль. Беседуют. На меня — ноль внимания. Испытание ожиданием? Возможно. Я теперь понимаю, что не так уж сильно ранен. Иначе уже помер бы. Значит, чем скорее мной займутся, тем скорее всё кончится. Картинка расплывается. Сконских ярлов узнаю только по доспехам, лиц не разглядеть. Очень мне худо. Уже сейчас. А что будет, когда мое бренное тело возьмут в оборот палачи?
А вот и палачи! Мьёр и Торкель. Со свитой.
Остановились напротив меня. Торкель ухмыляется паскудно, Мьёр сверлит меня нехорошим взглядом.
— Ульф-хёвдинг… — Губы-оладьи, зубов под ними — некоторый недочет. Но это пустяки в сравнении с тем, что вскоре будет со мной. — Готов ли ты повеселиться?
Мобилизуюсь. Передо мной враг, который жаждет, чтобы я запищал. И если он не услышит этого писка, значит, я победил.
— Моя душа повеселится, когда сюда придет Рагнар, — обещаю я. — Попрошу валькирий подождать денек-другой, пока это случится. Думаю: Отец Воинов не откажет мне в такой малости: послушать, как будешь вопить ты.
— Храбрец, — говорит Мьёр, обращаясь в Торкелю. — Пожалуй, я последую твоему совету. — И уже мне: — Нет, Ульф-хёвдинг, я не стану тебя резать. Я хочу, чтобы ты еще пожил немного. Если я поразвлекусь с тобой сейчас, то ты не узнаешь, какую шутку мы, — он хлопнул по плечу Торкеля, — придумали для тебя. А я хочу, чтобы ты узнал!
— Что ты задумал? — поинтересовался я, стараясь не показать, что испуган. Эта сволочь нашла какой-то особенный способ сделать мне больно? И что же это, если ради него ярл отказывается от привычного развлечения?
Мьёр ухмыляется:
— Ты узнаешь! — обещает он. — Через пару дней, я думаю. Увидишь!
— Лучше бы вам меня убить, — ровно произношу я. — Оставить меня в живых — большая глупость с вашей стороны.
Оба ржут. Им очень весело.