Страница 2 из 6
крылатая колесница,
ветер, песок, побережье,
океан пустой —
и нельзя проститься,
негде проститься с тобой.
О, человек простой —
как соль в воде морской:
не речь, не лицо, не слово, только соль, и йод, и прибой —
не имея к кому обратиться, причитает сам с собой:
может, ты перстень духа,
камень голубой воды,
голос, говорящий глухо
про небывалые сады.
(18)
13.
н еужели и мы, как все,
как все,
расстанемся?
Знающие кое-что
о страсти быстрее конца,
знающие кое-что
о мире меньше гроша —
пусть берут, кому нужен, —
знающие, что эта раковина — без жемчужин, что нет ни единой спички, свечки, плошки, кроме огня восхищенья
знающие, откуда приходят
звучанье и свеченье —
неужели мы расстанемся, как простые невежды?
Не меньше, чем ивы вырастать у воды, не меньше, чем воды
следовать за магнитом звезды, чем пьяный Ли Бо заглядывать
в желтое, как луна, вино
и чем камень опускаться на дно, любящие быть вместе —
неужели мы расстанемся, как простые скупцы
и грубияны?
(19)
14.
лейте отвечает флейта,
не костяная, не деревянная, а та, которую держат горы
в своих пещерах и щелях, струнам отвечают такие же струны
и слову слово отвечает.
И вечерней звезде, быстро восходящей, отвечает просьба моего сердца: ты выведешь тысячи звезд
вечерняя звезда,
и тысячами просьб
зажжется мое сердце,
мириадами просьб об одном и том же: просыпайся,
погляди на меня, друг мой вдохновенный, посмотри, как ночь сверкает...
(20)
15.
П о белому пути, по холодному звездному облаку, говорят, они ушли и мы уйдем когда-то: с камня на камень перебредая воду, с планеты на планету перебредая разлуку, как поющий голос с ноты на ноту.
Там все, говорят, и встретятся, убеленные
млечной дорогой.
Сколько раз — покаюсь — к запрещ енному порогу
подходило сердце, сколько стучало, обещая неведомо кому:
никто меня не ищет, никто не огорчится, не попросит: останься со мною!..
О, не от горя земного так чудно за дверыо
земною.
А потому что не хочется, не хочется своего
согрешенья,
потому что пора идти
просить за все прощенья, ведь никто не проживет
без этого хлеба сиянья.
Пора идти туда,
где все из состраданья.
(21)
1 ы знаешь, я так тебя люблю, что если час придет
и поведет меня от тебя,
то он не уведет —
как будто можно забыть огонь?
как будто можно забыть
о том, что счастье хочет быть
и горе хочет не быть?
Ты, знаешь, я так люблю тебя, что от этого не отличу
вздох ветра, шум веток, жизнь дождя, путь, похожий на свечу,
и что бормочет мрак чужой, что ум, как спичка зажгло, и даже бабочки сухой
несчастный стук в стекло.
17.
К огда мы решаемся ступить, не зная, что нас ждет,
на вдохновенья пустой корабль, на плохо связанный плот, на чешуйчатое крыло, на лодку без гребцов, воображая и самый лучший
и худший из концов
и ничего не ища внутри: там всему взамен
выбрасывают гадальные кости на книгу перемен.
Кто выдумал пустьтшо воды? кто открыл, что вверху война?
кто велел выращивать сады
из огненного зерна?
как соловей — лучше умрет, чем не споет, что поет, чем не напишет на шелке времен, что не может целый народ.
Когда ты свищешь в свой свисток, вдохновенье, когда
между сушей и пашей душой растет
твоя вода, —
если бы знал он, смертный вихрь, и ты, пустая гладь,
как я хочу прошенья проешь и ноги целовать.
(23)
18.
П охвалим нашу землю,
похвалим луну на воде,
то, что ни с кем и со всеми, что нигде и везде —
величиной с око ласточки, с крошку сухого хлеба,
с лестницу на крыльях бабочки, с лестницу, кинутую с неба.
Не только беда и жалость —
сердцу моему узда,,
но то. что улыбалась
чудесная вода.
Похвалим веток бесценных, темных
купанье в живом стекле
и духов всех, бессонных
над каждым зерном в земле
И то, что есть награда,
что есть преграда для зла, что, как садовник у сада, —
у земли хвала.
1980. Азаровка.
(24)
Стелы и надписи
Нине Брагинской, проникновенно
изучившей этот предмет.
(26)
Мальчик, старик и собака
1^ 1ал ьч и к , старик и собака. Может быть, это надгробье
женщины или старухи.
Откуда нам знать,
кем человек отразится, глядя в глубокую воду, гладкую, как алебастр?
Может, и так:
мальчик, собака, старик.
Мальчик особенно грустен.
— Я провинился, отец, но уже никогда не исправлюсь.
— Что же, — старик говорит, — я прощаю, но ты не
услышишь.
Здесь хорошо. — Здесь хорошо? — Здесь хорошо. —
в коридорах
эхо является. — Вот, ты звал, я пришел.
Здравствуй, отец, у нас перестроили спальни.
Мама скучает. — Сын мой, поздний, единственный, слушай, я говорю на прощанье: всегда соблюдай благородство, это лучшее дело живущих...
— Мама велела сказать...
— Будешь ты счастлив.
— Когда?
— Всегда.
— Это горько.
— Что поделаешь,
так нам положено.
Молча собака глядит
на беседу: глаза этой белой воды, этой картины —
’’мальчик, собака, старик”.
(27)
Женская фигура
О
твернувшись,
в широком большом покрывале
стоит она. Кажется, тополь
рядом с ней.
Это кажется. Тополя нет.
Да она бы сама охотно в него превратилась
по примеру преданья —
лишь бы не слушать:
— Что ты там видишь?
— Что я вижу, безумные люди?
Я вижу открытое море. Легко догадаться.
Море — и все. Или этого мало, чтобы мне вечно скорбеть, а вам — досаждать
любопытством?
(28)
Две фигуры
- Б р а т и сестра? муж и жена? дочь и отец? все это
и больше?
Кто из них умер, кто жив
и эту плиту заказал,
памятник встречи?
Кто и кого на прощанье
хочет запомнить? не робко, не жадно. Запомнить
нужно немногое, многого мы не выносим: горсть родимой земли на чужбине — больше не нужно.
Остальное останется там, где ему хорошо.
Взгляд внимательный, смерть, ты не отнимешь —
законную горсть
у того, кто уходит, о нас печалясь. Кто же уходит?