Страница 1 из 6
л
Л/
" V
Я-
I /
Со
Ольга Седакова
Ольга
Седакова
Китайское
путешествие
Стелы
и надписи
Старые
песни
’’Carte Blanche”
Литературное приложение
к журналу "Зодиак”
© Carte Blanche
Ольга Седакова
Китайское путешествие
Если притупить его проницательность, освободить его
от хаотичности, умерить его блеск, уподобить его
пылинке, то оно будет казаться ясно существующим.
Лао - цзм
I.
и меня удивило:
как спокойны воды,
как знакомо небо,
как медленно плывет джонка в каменных
берегах.
Родина! вскрикнуло сердце при виде ивы: такие ивы в Китае,
смывающие свой овал с великой охотой, ибо только наша щедрость
встретит нас за гробом.
(7)
п руд говорит:
были бы у меня руки и голос, как бы я любил тебя, как лелеял.
Люди, знаешь, жадны и всегда болеют
и рвут чужую одежду
себе на повязки.
Мне же ничего не нужно:
ведь нежность — это выздоровленье.
Положил бы я тебе руки на колени, как комнатная зверушка,
и спускался сверху
голосом как небо.
3.
п адая, не падают,
окунаются в воду и не мокнут
длинные рукава деревьев.
Деревья мои старые —
пагоды, дороги!
Сколько раз мы виделись,
а# каждый раз, как первый,
задыхается, бегом бежит сердце
с совершенно пустой котомкой
по стволу, по холмам и оврагам веток
в длинные, в широкие глаза храмов, к зеркалу в алтаре,
на зеленый пол.
Не довольно ли мы бродили,
чтобы наконец свернуть
на единственно милый
никому не обидный
не видный
путь?
Шапка-невидимка,
одежда божества, одежда из глаз, падая, не падает, окунается в воду и не
мокнет.
Деревья, слово лю блю только вам подходит.
(9)
4.
Т Г ам , на горе,
у которой в коленях последняя хижина, а выше никто не хаживал;
лба которой не видывали из-за туч
и не скажут, хмур ли он, весел, —
кто-то бывает и не бывает,
есть и не есть.
Величиной с око ласточки,
с крошку сухого хлеба,
с лестницу на крыльях бабочки, с лестницу, кинутую с неба, с лестницу, по которой
никому не хочется лезть;
мельче, чем видят пчелы,
и чем слово есть.
(10)
5.
Я
ч-/наете ли вы,
карликовые сосны, плакучие ивы?
Отвязанная лодка
не долго тычется в берег —
и ни радость
того, что бывало,
и ни жалость:
все мы сегодня здесь, а завтра кто
скажет?
и ни разум:
одни только духи безупречны,
скромны, бесстрашны и милосердны —
простого восхищенья
ничто не остановит,
простого восхищенья,
заходящего, как солнце.
Отвязанная лодка
плывет не размышляя,
обломанная ветка
прирастет, да не под этим небом.
(И)
тА олько увижу
путника в одежде светлой, белой —
что нам делать, куда деваться?
Только увижу
белую одежду, старые плечи —
лучше б глаза мои были камнем, сердце —водою.
Только увижу
что бывает с человеком —
шла бы я за ним, плача:
сколько он идет, и я бы шла, шагала
таким же не спорящим шагом.
• Л о д к а летит
по нижней влажной лазури,
небо быстро темнеет
и глазами другого сапфира глядит.
Знаешь что? мне никто никогда не верил
(как ребенок ребенку,
умирая от собственной смелости, сообщает: да, а потом зарыли
под третьей сосной). Так и я скажу: мне никто никогда не верил, и ты не поверишь,
только никому не рассказывай, пока лодка летит, солнце светит
и в сапфире играет
небесная радость.
к рыши, поднятые по краям,
как удивленные брови:
Что вы? неужели? рад сердечно!
Террасы, с которых вечно
видно все, что мило видеть человеку: сухие берега, серебряные желтоватые
реки,
кустов неровное письмо — любовная записка, двое прохожих низко
кланяются друг другу на понтонном мосту
и ласточка на чайной ложке
подносит высоту:
сердечные капли, целебный настой.
Впрочем, в Китае никто не болеет: небо умеет
вовремя ударить
длинной иглой.
н есчастен,
кто беседует с гостем и думает о завтрашнем
деле;
несчастен,
кто делает дело и думает, что он его делает, а не воздух и луч им водят, как кисточкой, бабочкой, пчелой; кто берет аккорд и думает,
каким будет второй, —
Несчастен боязливый и скупой.
И еще несчастней,
кто не прощает:
он, безумный, не знает,
как аист ручной из кустов выступает, как шар золотой
сам собой взлетает
в милое небо над милой землей.
10.
^В ели к рисовальщик, не знающий долга
кроме долга играющей кисти:
и кисть его проникает в сердце гор, проникает в счастье листьев, одним ударом, одною кротостью, восхищеньем, смущеньем одним
он проникает в само бессмертье
и бессмертье играет с ним.
Но тот, кого покидает дух, от кого
отводят луч,
кто десятый раз на мутном месте
ищет чистый ключ
кто выпал из руки чудес, но не скажет: пусты чудеса! —
перед ним с почтением
склоняются небеса.
(16)
нежностью и глубиной —
ибо только нежность глубока, только глубина обладает нежностью —
в тысяче лиц я узнаю,
кто ее видел, на кого поглядела
из каменных вещей, как из стеклянных
нежная глубина и глубокая нежность.
Так зажигайся,
теплый светильник запада,
фонарь, капкан мотыльков.
Поговори еще
с нашим светом домашним,
солнце нежности и глубины,
солнце, покидающее землю
первое, последнее солнце.
12.
М ожет, ты перстень духа, камень голубой воды,
голос, говорящий глухо
про ступенчатые сады, —
но что же с плачем мчится