Страница 65 из 72
— Хто там?.. — Похмельный, чтоб его, тут же испарился.
— Это я, милорд. Помпадур. Ваш мажордом.
Дверь отворилась. На пороге возникла груда чего-то золотого, с позументом и аксельбантами. Я прищурился — так слепило глаза.
— Што это? — вопрос вырвался сам по себе, когда груда золотой мишуры угрожающе придвинулась к кровати.
— Ваш мундир, милорд, — откуда-то из-под груды ответил мажордом. — По распоряжению господина Фаберже.
Я протянул руку и потрогал ткань. На ощупь она была словно акулья шкура — такая же жесткая и негнущаяся.
Это не мундир, — подумал я, со страхом оглядывая монументальную конструкцию. — Это крепость какая-то. И его не шили. А проектировали, а потом воздвигали. На пьедестале с колёсиками.
Приглядевшись, я понял, что на мундире живого места нет от драгоценных камней.
— И что, все настоящие? — благоговейно восхитился я. Золото — золотом, а ТАКОГО количества брюликов видеть мне ещё не приходилось. Даже с похмелья.
— Как можно, милорд, — мажордом сгрузил сияющие "доспехи" рядом со мной. Они так и остались стоять, сами по себе. — Я же говорю: личный проект господина Фаберже...
— А, понял, — я выдал мудрую улыбку. — Зачем тратить настоящие бриллианты, когда можно обойтись стекляшками? Никто ведь не заметит...
— Вы слышали, милорд, как он это говорил?
— Да нет, сам догадался.
— У вас государственный ум, милорд. Хотите водички?
— Спасибо.
Не знаю, в какую химическую реакцию вступили стакан воды и вино, но я смог подняться, и даже сходить в душ.
И на этом приятные новости заканчиваются.
Начинаются интересные.
Облачившись в негнущийся мундир, я почувствовал себя имперским штурмовиком — так и тянуло оглядеться в поисках верного плазменного ружья.
Шествовать в таком виде я мог, только гордо расправив плечи и высоко задрав подбородок — чтобы не порезаться о жесткий воротничок.
Мажордом хлопотал вокруг меня, как курица вокруг треснувшего яйца. Подтягивал невидимые ремешки и шнурочки, расправлял складки мантии, наводил последний лоск на сапоги...
Проходя мимо стены с камином, я ещё раз остановился возле гобелена. Того самого, под названием "Инцидент". На котором были мой предок Золтар Шестирукий и дракон.
Ещё раз вгляделся в сцену охоты, оценил реалистичность, с которой были выписаны отдельные, леденящие душу подробности и усмехнулся.
А теперь насчёт обострения: давно, ещё на первом курсе, я понял, что сдавать экзамены с похмелья — самое оно. Мозг, погруженный в пучину из серотонина и этилового спирта, просто перестаёт воспринимать посторонние раздражители.
Он сосредотачивается на главном.
И главное здесь — чётко определиться с тем, что именно считать главным. Но если это удаётся...
Словом, ни один экзамен, на который я пришел с похмелья, не был провален.
На поле боя мне предстоит ни что иное, как очередной экзамен.
И если вы думаете, что надравшись накануне самого важного дня в жизни, я поступил по-идиотски — таки вы не правы.
Попробуйте как-нибудь сами.
Вы жутко удивитесь, каких высот находчивости и изобретательности может достичь человек, который желает только одного: вернуться домой, выпить бутылку холодного пива и рухнуть мордой лица в подушку.
Так вот, гобелен.
— Э... Ларри, подойди на секунду.
— Да, милорд.
— Скажи, что ты видишь? — и я ткнул пальцем в гобелен.
— Сцену знаменитой битвы вашего прославленного предка, Золтара Шестирукого и Князя Драконьего Двора, Литопса Каменнокрыла. Вышила её, стежок за стежком, его дражайшая супруга, Аурика Коммод.
— Э... Супруга дракона вышила гобелен?
Перед глазами развернулась эпическая картина: громадная дракониха, зажав в когтистой лапе иголку, остервенело тыкает ею в тряпочку, размером с носовой платок...
— Да нет же, сир, — только этикет не позволил мажордому закатить глаза. — Вышиванием увлекалась супруга вашего прадедушки Золтара.
— И звали её Аурика Коммод, — я кивнул своим мыслям.
Что ж. Это многое объясняет.
— В девичестве, сир. Выйдя замуж, она взяла фамилию мужа.
Ну конечно. Как же иначе.
Развивать тему я не стал. Просто указал мажордому на интересующий меня фрагмент.
Хотел кое-что проверить...
— Слушай, Ларри, это копьё такой интересной формы, или на него наколот глаз?
— Не могу знать, милорд.
— Не можешь, или не хочешь?
— Согласно этикету, не могу. Но по-сути... Да, это драконий глаз. Простите, милорд, но создавая полотно, королева Аурика придерживалась исторической правды.
На мажордома было больно смотреть. Сегодня он блистал желтым париком, таким же камзолом и панталонами. Высокие ботфорты — бездна вкуса! — были позолочены, и украшены золотыми кисточками.
В моём похмельном разуме мажордом представлялся упитанной канарейкой, которая зачем-то напялила парик.
— Ладно, пошли, — решив больше не мучать мужика, я царственно склонил голову, и тут же поморщился от боли в затылке. — Пари само себя не выиграет.
— Разрешите вопрос, сир.
— Валяй.
— Вы правда собираетесь выиграть?
Я вздохнул. А потом не удержался, и закатил глаза. Глазные яблоки, пока я спал, какой-то шутник обернул влажной туалетной бумагой, так что удовольствия от процесса я не получил.
— Посмотри на меня, Ларри.
— Великолепно выглядите, милорд. Стеклянные бриллианты почти не отличить от настоящих.
— Да, спасибо. Но... неужели ты думаешь, что я строю из себя клоуна, заранее зная, что проиграю?
— Вы правы, милорд. Благодарю за напоминание. Золотовы всегда выигрывают.
— Вот видишь!
— Кроме тех случаев, когда им случается проиграть.
И тут послышалось громкое, и довольно злобное ржание...
Забыл сказать: за этой непринуждённой беседой мы покинули мою спальню и гобелен, и буквально через пару минут оказались во внутреннем дворике, очень милом, тенистом, с живописным фонтаном и кустами в кадках.
И я бы с удовольствием присел отдохнуть на гостеприимную лавочку, в тени струй, если бы...
Ах, это всемогущее "если бы".
В моём случае оно воплотилось в довольно крупную скотину белой масти, с позолоченными копытами, золотыми нитями в хвосте и гриве и с золотым рогом между злобных, налитых отборным гранатовым соком, глаз.
Мышцы перекатывались под белой шкурой, как шары для боулинга.
Да, вы уже правильно догадались.
Это был боевой единорог, на котором я, горемычный, должен продефилировать через весь город.
Сие деяние представлялось мне не менее трудным, чем своеобразное наказание, имеющее практику в белогвардейской армии, и именуемое "сквозь строй".