Печать безмолвия

У меня было достаточно денег, чтобы оплатить любую покупку, но это меня не вдохновляло. Я устала существовать в рамках правил и ограничений.

Почувствовать полную свободу – вот, что мне было нужно.

Девушка за прилавком была одна. Я жестом указала на бархатный планшет для демонстрации браслетов. Белое золото с переливающимися бриллиантами манило, а предвкушение поступка за гранью щекотало всплесками адреналина. Продавец помогла мне застегнуть два варианта на запястье левой руки, и когда та отвлеклась на телефонный звонок, я успела надеть еще один браслет и спрятать его повыше на предплечье, прикрыв рукавом плаща. Сердце неистово барабанило, меня бросало то в жар, то в холод – это происходило внутри. А снаружи я невозмутимо разглядывала украшения, всем видом показывая, что они мне не по душе. Девушка закончила разговор и вернулась ко мне.

Я протянула ей запястье, помотала головой, скривив губы. Она послушно сняла не понравившиеся украшения, не заметив туза в рукаве, который буквально обжигал кожу.

– Могу я вам еще что-то предложить? – спросила она ненавязчиво.

Я ответила вздохом разочарования, приложила кисть к сердцу в знак благодарности за помощь, развернулась и не спеша пошла к выходу. На улице я ускорила шаг, влетела на пассажирское сиденье и дала пианисту отмашку на старт.

Но тот не сдвинулся с места.

– Тут такое дело, у меня прав нет… – пробормотал он.

Ты серьезно? У меня тоже их нет, но разве это кого-то когда-то останавливало?! – мне хотелось съязвить ему в ответ.

На деле же я приподняла солнечные очки, оголив говорящий взгляд, который кричал: Гони! Остальное неважно.

Машина медленно выкатилась на проезжую часть и поползла к перекрестку, где горел дьявольский глаз светофора.

– Ты что-то украла? – осторожно спросил пианист, воспользовавшись вынужденной заминкой.

Я встряхнула рукой, позволив браслету спуститься к запястью, и положила ладонь ему на колено, демонстрируя блеск камней.

– Зачем тебе это? – Чувства на его лице сменяли друг друга: испуг, недоумение, восхищение, страх.

Я пожала плечами и улыбнулась, хлопнув его по коленке, когда загорелся зеленый. На этот раз он не сомневался, ударив по газам. Мой невольный соучастник не спросил куда ехать, просто гнал подальше от места моего преступления, становясь невольным его соучастником.

Неоновый свет улиц Нью-Йорка остался в прошлом, ему на смену пришли тусклые огни спящих малоэтажек пригорода, который приветствовал нас по шаблону постриженными газонами. Космическая чернота над головой вдруг прояснилась, озаренная вспышками молний вдали. Канонада хлестких капель обрушилась на оголенные колени.

Водитель сбавил скорость, остановившись на свободной парковке у ближайшего дома. Нескольких минут хватило, чтобы одежда напиталась водой. Платок слетел от порыва ветра, по волосам заструились леденящие ручейки. Я крутанула ручку включения фар, удерживая ее в крайнем положении. Машина отозвалась дальним светом, но крыша и не думала подниматься.

– Бежим! – Пианист схватил меня за руку, вытягивая за собой через открытую дверцу. Табличка на столбике посреди газона сообщала, что дом продается.

Мы влетели на окутанное полумраком крыльцо. Мокрые, безрассудные и… Счастливые. Я, кажется, наконец поняла, что такое счастье. Нет, не поняла, а почувствовала. Оно щекотало нутро, заставляя безудержно беззвучно смеяться, сотрясая воздух невидимыми вибрациями. Мой спутник отряхнулся, как промокший пес, создав вокруг себя облако мерцающей влажной пыли. Он хохотал в голос, не боясь быть услышанным, настигнутым, раскрытым. От прежнего страха в его глазах не осталось следа. Чистый детский восторг и больше ничего.

Раз, два. Как твои дела? Три, четыре. Кто стучит в квартиру? Пять, шесть. Мистер Фикс здесь. Семь, восемь. Извините, что опоздал. Девять, десять. Повтори стишок нам, – пробормотав про себя безотказно работающую считалку, я приподняла третий горшок от входа на бортике террасы. Выбор был сделан верно, и в качестве приза нам достался ключ от двери.

Сигнализации на нашу удачу не оказалось. Да и кто будет приглашать гостей и устраивать им ловушку. Хотя… В триллерах именно так и бывает. Но наш вечер больше напоминал романтическую комедию.

Вся мебель в доме пряталась в полумраке под накидками. Одним движением превратив одеяние дивана в мантию, я закуталась в нее, сменив намокший плащ, и пыталась согреться. Мой новый приятель топтался у порога.

– Нехорошо это – вламываться в чужой дом.

Простудиться, когда жизнь набирает обороты, вот что по-настоящему плохо. – подумала я в ответ, скидывая туфли. – И вообще, оценку чему бы то ни было даем мы сами. Так что, считай, нам повезло.

Я медленно шла между предметов интерьера, вырисовывая ладонью их очертания. В центре гостиной мое внимание привлекло нечто, напоминающее стол королевских размеров. Я обошла его кругом, рывком сдернула накидку, оголив лаковую поверхность рояля, мерцающую в отблеске уличного фонаря у дороги.

Бинго!

Пианист на этот раз застыл в арке, ведущей в зал. Я прочитала любопытство в его глазах, подошла, мягко взяла за озябшую руку, согрев ее своим дыханием, и потянула за собой. Встав на четвереньки перед роялем, я предложила ему свою спину вместо банкетки, которой не оказалось поблизости. Он обхватил меня за талию, тут же поставив на ноги.

– Если ты хочешь послушать меня, играть будем по моим правилам. – Он огляделся по сторонам.

Глаза уже успели привыкнуть к темноте, подключив режим ночного видения, и можно было разглядеть очертания предметов, не прибегая к тактильным ощущениям формы. Найти сиденье поудачней моей спины не составило труда, правда это оказалась не что иное, как кресло-качалка.

Пианист заиграл безумно соблазнительную мелодию с озорной чертовщинкой. Я мгновенно увязла в обволакивающем звучании рояля. Накидка соскользнула. Я вздрогнула, когда кончики мокрых волос коснулись обнаженных плеч. Платье, шарф и пропитанное дождем белье оказались на паркете. Я танцевала, словно соединившись с клавишами, изгибаясь от прикосновений пальцев, пробуждающих неведомое мне чувство. Меня не смущала нагота, напротив, она помогала звучать на истинной частоте, заложенной в тело творцом. Меня не волновало, изящны ли мои движения, что подумает спутник и вообще ничего. Я наслаждалась моментом, согреваясь от костра, разгорающегося внутри.

Не знаю, сколько прошло времени. Может быть, вечность… Может, за пределами нашего мира сменялись эпохи, поколения проходили трансформацию в круговороте жизни и смерти. Может… Все может быть. Ведь людям доступно только то, что они чувствуют. Все остальное – иллюзия. И что находится за пределами наших ощущений, это лишь домыслы. Пустота, которую наполняет фантазия.

Пронзительная тишина оглушила меня. Ноги подкосились, и я медленно осела, ощутив на щеке прохладу деревянного пола. Когда я вернулась в сознание, первое, что я увидела – его глаза, наполненные тревогой. Я лежала на диване. Пианист где-то раздобыл плед и как раз заботливо подтыкал его по краям, чтобы ни один сквозняк не коснулся моего обнаженного тела. Я обхватила его шею руками и потянула к себе. Но он отстранился, приведя этим меня в замешательство.

Видно, прочитав недоумение на моем лице, он невозмутимо ответил:

– Не спеши.

Его реакция обожгла меня, и я отдернула руки. В базовых настройках у меня был заготовлен ряд возражений на этот случай: от возмущенного «ты меня не хочешь?» до предположения о нетрадиционной ориентации.

– Нет, я не тот, кто ты подумала. Мне нравятся девушки. И ты прекрасна, – продолжил он, точно прочитав мои мысли. – Но зачем лишать себя возможности насладиться всем спектром эмоций, которые предшествуют страсти?

Я с трудом понимала, о чем он говорит, но уловила главное для себя – «спектр эмоций».

Пианист опустился на пол, откинув голову на сиденье дивана. Он удивлял меня. Всякий раз проявлял нерешительность, когда нужно было переступить черту правил, и при этом легко включал «мистера уверенность» по отношению ко мне. В моем понимании это было несовместимо. Я дала себе обещание делать все, чего бы мне ни захотелось, оттягивая тетиву желаний и стремительно запуская намерения в цель. Решительности во мне хватило бы на двоих. Может, она передается воздушно-капельным путем?