Своя игра. Тетралогия

Наевшись под завязку, я завалился дрыхнуть. Проснулся ближе к полудню – от голода. Утолив его, снова лег и вторично поднялся где‑то часу в пятом дня. Люцифер к тому времени сожрал всю трофейную зерносмесь и навалил в углу притвора такую кучу говна, что для ее перевозки понадобилась бы тракторная телега. Весточка со скучающим видом перелетала с ковчежца на ковчежец, подолгу засиживаясь на каждом. Неинтересно здесь как‑то: нет никого живого, с кем можно было бы почирикать за жизнь; ни птичек других, ни белок, ни бурундуков, только долдон‑костомех да два постоянных спутника, один из которых только ест и спит, а другой спит и ест!

– Не расстраивайся, – сказал я ей. – Это иногда очень хорошо, когда вокруг нет живых. И особенно мертвых с повадками живых. Тебя разве мертвые ночью не задолбали?

Весточка ответила короткой печальной трелью – да, мол, задолбали! Но от того, что их больше не видать, веселее не становится.

До вечера я занимался жертвоприношениями, обновляя баффы костомеха и дозаряжая маной накопители, готовил оружейный яд из яда скорпионов, молился за томящихся в Мире Теней жертв Эгланана. Пусть практической пользы от моих поминовений с гулькин нос, но морально я усопших поддержу. И Мэлори, и остальным будет приятно, что в Срединном Пространстве о них не забыли. А в целом Люц прав: незачем на этом напрягаться. Следует делать не то, что маг или жрец на моем месте сделали бы гораздо лучше, а что я сам умею делать хорошо. С Эглананом уже рассчитался – на очереди Анзенкам. После похода к некрополю надо нанести визит старому кровососу и заставить пожалеть о сделке с эльфийским королем насчет капитана Гамбара. Вот это действительно Мэлори поддержит как ничто другое, когда она узнает. А я уж постараюсь, чтоб узнала. Выяснить бы только, как послания в Мир Теней передавать…

Ночи мы ожидали с легким беспокойством. Ясно, что с ее наступлением двери храма откроются, и мы сможем при желании его покинуть. А монстры с улиц и из других зданий попытаются проникнуть в храм? Начальные способности к сверхчувственному восприятию давали мне хорошее ощущение времени, и момент начала превращения Зальма из каменной пустоши в город я угадал безошибочно, хоть и часов не имел, и не видел ничего из происходящего снаружи. Чуть слышно скрипнули петли, дверные створки распахнулись. Невещественный свет в храме потускнел, сами собой зажглись свечи в светильниках по стенам и на потолке. Мы приготовились к обороне и пребывали в состоянии повышенной боеготовности, пока не убедились, что опасения напрасны. Ожившие коряги бродили по площади, иногда перед самым крыльцом, но ни одна не поднялась по ступеням и не вошла в притвор. Из домов, что мы могли видеть, никто не вышел.

– Обстановка снаружи точно такая, как прошлой ночью, – сказал я.

– Наверно, другой быть и не может: ведь мы испытания второго дня не прошли,  – ответил Люцифер.

К крыльцу, отчаянно воняя падалью, приблизился гвардейский ящер. С целыми клыками, хвостом, и шипастым шаром где положено. Постоял, глядя на нас, но так как мы навстречу ему не поспешили, потерял к нам интерес и лениво побрел куда‑то вбок, шкрябая когтями по булыжникам.

– Умница! – похвалил я его. – Шуруй к месту привязки. Мы тебя уже убивали, снова это делать неинтересно.

– А почему, собственно?  – спросил Люцифер. – Второй раз убить будет проще. Повадки уже знаем. Выгоды получим те же, или сравнимые.

– Пожалуй, да. Пожалуй, мы не только сможем делать вылазки отсюда, но и отсиживаться между ними в храме, оставаясь неприкосновенными, пока находимся тут. Но не лучше ли еще отдохнуть до наступления дня? Считаю, что мы его пройдем без дополнительной прокачки на уже известных монстрах. А сумеем ли найти надежное убежище, и существует ли оно вообще для светлого времени суток, неизвестно.

Дежурства мы на всякий случай установили. Целый день отсыпались – можно и пободрствовать в очередь. Из храма ушли перед рассветом, едва заметили, что фрески начинают тускнеть, мебель стариться, а пол трескаться. Здание обратилось в камень сразу после того, как мы спустились с крыльца.

Второй день, конечно, оказался труднее первого. Пауки, скорпионы и вараны нападали один за другим, мешая разделке трупов, отдыху, жертвоприношениям. К обеду стали атаковать группами, проявляя необычную межвидовую солидарность. С воздуха постоянно угрожали парящие в небе гигантские орлы и грифы. Появились стаи шакалов, гиен и диких собак. Пустынная львица превратилась из босса в рядового персонажа, и до вечера мы их ухлопали три штуки. Настоящий же босс поджидал нас под землей: в прорытый им ход чуть не провалился костомех.

Огромный отвратительный червь вздыбился меж домов‑валунов и дохнул на нас облаком ядовитого дыма. Мы рванули с «улицы» в «переулок» и обошли врага с тыла. Слишком поздно мне пришла в голову мысль, что, может, это не лучшая идея. Червь целиком выполз на поверхность; как пернет сейчас – отравимся необратимо! Однако червь не пернул, и прикончить его удалось. Правда, совсем стемнело, и пустошь стала превращаться в город.

Ночь также принесла много нового. Групповые нападения стали нормой, и патрульных собак его благородия мы уже вспоминали с ностальгией. Какие милые были песики, в самом‑то деле, и ведь сутки назад только они наскочили на нас втроем!.. Теперь ситуация изменилась. Зомбаки вываливали из домов на улицы большими компаниями, приходя на помощь ожившим корягам. Находить призы в зданиях стало сложнее, и зачастую прежде чем забрать их, приходилось обезвреживать ловушки. К полуночи меня тошнило от выпитых эликов, несмотря на их приятный вроде бы вкус. Но когда пьешь что‑нибудь приятное не для удовольствия, а насильно вливаешь в себя раз за разом, качество напитков перестает радовать очень быстро. А восстанавливаться я все же не успевал: тело постоянно ныло от заживающих, однако еще не заживших ран. Это мешало думать; недостаточная ясность мышления приводила к ошибкам и, как следствие, новым ранам. Люцифер пребывал в подобном же состоянии, и мы решили прервать прохождение. Пошло оно все… до следующей ночи.

Я по‑быстрому зачистил ближайший особнячок, и мы заперлись в нем. Снаружи к нам, слава богу, прорваться никто не попытался. Костомех попробовал встать – протискиваться в дверь ему пришлось на карачках, – ударился головой о потолок и присел на корточки. Из глазной прорези его шлема вылетела Весточка и тут же влетела обратно. Люцифер совершил ряд сложных маневров, точно паркующийся на переполненной стоянке автомобиль, и втиснулся задом под ведущую на второй этаж лестницу. Я сел за стол у стены, спихнув с лавки труп не успевшего встать с нее при моем появлении в доме зомбоорка, и бросил меч на столешницу. Было лень вкладывать его в ножны, да и рано. Того и гляди придется снова доставать: вдруг не всех жильцов прикончил. Еще вылезет откуда‑нибудь недобитое орочье отродье… Ф‑ф‑у, ну и воняет тут у вас!

Кто‑то тяжело стукнулся в дубовое полотнище входной двери, – лбом, что ли? – глухо рявкнул и заскреб когтями по стене рядом. К нам хочешь? Извини, не прокатит. Мы не хотим, чтоб ты к нам хотел! Билеты кончились, все места заняты.

Труп на полу рядом со мной потерял четкость, стал прозрачным, пропал. Поднявшись с лавки, я взял меч и прошелся по комнатам обоих этажей. Остальные трупы тоже исчезали, концентрация вони снижалась так быстро, будто ее вытягивало вентилятором. Обновление дома и всех вещей в нем шло полным ходом. Жаль, что костомеху с Люцифером дальше холла не пройти: на втором этаже комнаты лучше, чем на первом. С удовольствием занял бы одну из них, да не тянет оставлять коня, если можно спать рядом. И к некрокиборгу я успел привыкнуть так, словно он живой. Устроюсь с ними! В тесноте, да не в обиде.

– Кажется, наши три дня в Зальме растянутся на неделю, – сказал я, спустившись вниз.

– Лишь бы не растянулись на вечность,  – ответил Люц. – А неделя – что ж! – это немного. Мы с Этьеном однажды заброшенный горняцкий поселок в триста лачуг проходили два месяца.