Страница 2 из 12
Многие из-за этого нетерпения стали стучать кубками о столешницы.
И вскоре появился тот, кого с самого начала все ожидали…Два отрока ввели его в палаты и, подведя к лавке, усадили на неё.
Затем подали ему древний струнный щипковый музыкальный инструмент, который склавины и карпы использовали уже на протяжении нескольких веков и который они переняли скорее всего у своих соседей, живших дальше к северу. Инструмент этот назывался гуслями.
Но эти гусли были особые. Старинные, переходившие по наследству. И очень внушительные.
Приведённому музыканту все одобрительно захлопали. Карпы его уже знали. Это был сказитель, которого звали Буяном.
***
У Буяна невольно вырвался из груди глубокий вздох. Он нащупал амулет, выточенный из кости какого-то древнего животного и висевший у него на груди (это скорее всего была кость заросшего шерстью доисторического слона, которого северные народы до сих пор встречали, поклонялись ему и называли его мамонтом), прикоснулся к амулету губами, что-то прошептал. Затем обвёл гостей невидящим взглядом, поблагодарил за приглашение и… Заиграл. Искуссно и почти не касаясь пальцами на своём необычном инструменте.
Сказитель стал исполнять недавно сочинённую им былину.
Хотя слава об этом сравнительно молодом сказителе зародилась недавно, но она успела перешагнуть за пределы обитания уличей. Песни его теперь исполнялись и на пирах у князей и старейшин антов, карпов и даже у северных венедов. И на всём этом пространстве, где по существу говорили на одном языке, на праславянском, и поклонялись одним богам во главе с Перуном, он теперь по праву считался лучшим сказителем. А вообще Буян был для сказителя совсем не старым, ему едва перевалило за двадцать пять лет, и он был от рождения слепым.
Это между прочим придавало особенную убедительность и красоту его пению. Он из-за этого в свои песни вкладывал всю душу.
***
Голос у Буяна был тоже необыкновенным и при этом постоянно менялся. Казалось он пел несколькими голосами. Или вернее, если закрыть глаза, то можно было бы подумать, что пел не он один, а пели сразу трое сказителей. У одного из них голос был низким. У второго средним. И у третьего почти что детским.
То есть, его голос то становился тонким-тонким, потом тихим, почти переходившим на шёпот, и его едва было слышно, то громким, даже очень, то начинал дрожать. Буян пел о славном прошлом карпов, об их извечной борьбе с кочевниками, приходившими из степей и сеявших смерть и разрушения. А ещё он пел о древних героях, которые не щадили живота своего, защищая родную землю.
Главными героями его недавно сочинённого сказания выступали новые лица. Ими стали богатырь Велеслав и его помощник, отрок Словен. Кстати, замечу, что этот самый Велеслав являлся не каким-то там выдуманным героем, а считался предком и основателем рода Драговита, и жил он ещё два века назад, при дакийском царе Буребисте, объединившим свою страну и сделавшим её самой могущественной в Восточной Европе.
Большинство из пирующих уже не отвлекались на разговоры и питьё, и все внимательно слушали слепого сказителя.
Только Драговит в пол уха его слушал. Он осторожно разглядывал пирующих и размышлял.
Драговит испытывал удовлетворение оттого, что сумел добиться намеченного, хотя и знал, что за его спиной созрел опасный заговор, составившийся из части старейшин. Заговор этот возглавил тщеславный Хвалимир. И вот этого интригана, Драговит, кажется, на этот раз переиграл и уложил на лопатки.
Драговит покосился влево и взгляд его упёрся в дакийского посланника.
***
Дак почувствовал, что князь смотрит на него. Их взгляды встретились. Скорио не выдержал взгляда Драговита и опустил глаза. Как будто он чувствовал за собой какую-то вину. Или в чём-то провинился…
Хо-о-отя, может так оно и есть… Вирута, супруга князя, открыла Драговиту на днях секрет. Этот юноша, уже дважды посещавший Тамасидаву, ещё с первого раза стал засматриваться на их младшую дочь, на Беляну. Она ему явно понравилась. И они даже уже несколько раз успели встретиться на едине.
Вирута ещё сказала Драговиту: «Ты знаешь, наверное, скоро нам надо ждать сватов, дорогой… Я чувствую, что Беляне не долго осталось ходить в девках.» Но Драговит отвлёкся от этих размышлений и тут же вспомнил о главном, о письме, которое Скорио передал ему в этот приезд.
В своём последнем послании царь даков просил князя прийти к нему на помощь, и клялся Замолксисом и даже ещё и карпскими богами, что не жаждал войны, а значит Рим её развязал по собственной воле, с определённой целью. И развязал её Рим для того, чтобы уничтожить Дакию, расправится с ней окончательно, ну а потом, уже следующей его жертвой, неизбежно станут соседи даков.
Децебал также просил с помощью не затягивать, а то может случиться и так, что будет уже поздно.
Драговит отпил немного медовухи и, повернувшись к бастарнскому вождю, склонился к его уху и спросил:
– Кло-ондик, послушай… А к тебе даки обращались?
Рыжеволосый детина толком не разобрал, что ему сказали.
– Слу-у…слу-ушаю…кня… кня-яже… Что-о… что ты сказал?
– А к тебе Децебал присылал своих людей?
– Децебал? Зачем?
– За помощью.
– За помощью? – переспросил бастарн.
– Ну, да.
Бастарн оторвался от огромного куска мяса, вытер рукой рыжую бороду и губы, смачно икнул и произнёс заплетающимся языком:
– О-о…о-обращался. Й-и-ик…
– И что бастарны по этому поводу думают? Вы поддержите даков? Выступите против Рима?
– Всё за…зависит от вас. Й-и-ик… Если карпы и склавины решатся, то… то тогда и мы… – Клондик вновь икнул, запил мясо пивом и добавил: – то тогда… тогда и мы, конечно, выступим. Клянусь Дагдой-Одином! Во всяком случае за своих пиквинов я поручюсь…
Драговит тут же ответил:
– Мы готовимся выступать!
– И что, не побоитесь?
– Пусть меня услышит громовержец Перун! Да! Не побоимся! И мы готовим оружие и всё снаряжение… Ведь так? – и князь повернулся и обратился уже к старейшине рода Бужан.
Градибор вроде бы как слушал Буяна, но на самом деле тоже о чём-то задумался. Взгляд его был блуждающим и каким-то отстранённым. После некоторой заминки Градибор обернулся к князю и поддержал его.
– Да, да, мы собираемся. И готовим оружие. Скоро будем выступать.
– И сколько вы намереваетесь выставить воинов? – немного протрезвел от этих слов Клондик.
– Половину.
– Зна-ачит… тысяч десять… или двенадцать?
– Примерно.
– Но этого мало…Я знаю римлян. С ними не раз пришлось встречаться на узкой тропе. Помахались мы с ними! О-ох, славно! Аж затупились и пришли в негодность две мои секиры! Но надо признать, римляне умеют воевать, они бойцы ещё те.
– Согласен с тобой, Клондик, этого мало. Однако мы не можем оголить своё южное порубежье совсем. Того и гляди сарматы вновь оттуда могут прийти, чтобы на наши южные уделы напасть и ограбить их.
– Ну может мы, пиквины, соберём тысяч пять, и столько же к нам прибудет добровольцев из других бастарнских племён…От тех же костобоков… – начал рассуждать почти окончательно протрезвевший Клондик. – Зна-ачит… тысяч семнадцать, а то и более нас выступит!
– Всё равно, Децебалу этой подмоги будет недостаточно. Ему необходимо больше воинов… – вклинился в разговор Клондика и Драговита старейшина Бужан. – От беженцев из-за Горы я слышал, что Траян на этот раз привёл за собой в Дакию сто пятидесяти тысячную армию! Пятнадцать легионов! Это небывалая сила! А кто-то утверждает, что и все двадцать он ведёт! Это больше половины всей римской армии…
– Я это знаю, – поддакнул Градибору Драговит, – и поэтому ещё несколько дней назад послал человека к старому Божену, и жду теперь ответа от князя склавинов. Мы будем дожидаться и склавинских воев. Чтобы выступить всем вместе. Нас тогда уже наберётся достаточно, тысяч тридцать, и вот после этого мы и выступим сообща…
***
Где-то на полпути между Тамасидавой и Заргидавой, главным поселением рода Дулёб (позже это поселение переименуют в Искоростень), в глухой чаще обитала старуха. Скажу прямо, читатель, была она необычной. Сколько ей было лет никто не знал. Многие считали, что её возраст уже давным-давно перевалил за восемьдесят лет. Звали её Семаргалой. Облик у неё был ужасен. Я бы даже подчеркнул, что не просто ужасен, а была она необыкновенно уродливой.