Баловни судьбы

— Хорошо, — сказал он и подумал о том, что все-таки пришлось объясняться, как он, впрочем, и предполагал.

— Поскольку Клэс предпочитает стоять, я, пожалуй, буду говорить сидя, — начал он и по наступившей в комнате тишине и по тому, с каким видом Клэс облокотился на телевизор, понял, что поставил себя в невыгодное положение. Следовало выйти вперед и потребовать, чтобы Клэс убрался на место. Или сам Макс, прежде чем устроиться на одном из низких столиков у окна, должен был заставить Клэса сесть.

Он поднялся и стал за спинкой своего стула. Теперь, повернувшись в одну сторону, он мог обращаться к ребятам, а повернувшись в другую, отвечать на реплики Клэса, если потребуется. Когда потребуется. Он откалилялся и подумал, что, наверно, надо было подготовиться, хотя, конечно, это и смешно. Подготовиться, точно ему предстоит важное политическое выступление. Ведь не враги же перед ним, просто ребята и коллеги на обычном общем собрании, которое к тому же проходит в довольно-таки приятной, непринужденной обстановке.

Он улыбнулся.

— Ну что ж, попробую по мере сил отстоять свою точку зрения, — начал он и тут же догадался, что так начинать не стоило. В их прищуренных взглядах он снова уловил ту же враждебность, как тогда, у стены. Он заметил, как Макс нахмурился, недовольный, что он никак не приступит к делу, а Йохан по обыкновению скривил губы в выжидательной, чуть насмешливой улыбке.

— Так вот, мне кажется, что отменять старое решение не следует, потому что... потому что это было бы неправильно. Вы должны понять, нельзя просто так ломать вещи и воображать, что все сойдет с рук.

Не то, конечно, не то хотел он сказать. Ведь в конце концов он вовсе не против, чтобы у них были эти распроклятые проигрыватели, какие угодно, с колонками и всякими причиндалами. Но речь-то ведь совсем о другом, ему хотелось объяснить, что куда важнее уважать друг друга и что люди, которым веришь и которых уважаешь, должны быть верны своему обещанию. Ведь учителя надеялись, что ребята сдержат свое слово, и только поэтому отнеслись к ним как к равным. Но, если долг будет прощен, они утратят право считаться взрослыми, которого сами так упорно добивались, и останутся просто маленькими детьми, капризно требующими своего лишь потому, что так легче всего.

— Понимаете? — спросил он и увидел, что сейчас они вообще не настроены что-либо понимать.

Он подумал, что было бы гораздо легче, если б они сейчас сидели в классе одни, он и семь-восемь ребят из его группы. Или если бы он был один на один с коллегами.

— У вас было все, чего вы хотели, — опять заговорил он, но крики ребят прервали его.

— То есть как? Что значит «все»?!

Макс поднял руку, и в комнате воцарилась тишина. Враждебная и настороженная.

Как же объяснить свою мысль? Как, не обидев, объяснить, что он о них думает?

«Вас задаривали всем, чем только возможно, — кричало в нем, — сладостями, билетами в кино, игрушками, велосипедами и мопедами, — взамен того, чего дать не могли. Вы чувствуете, что вас обманывали, но не можете понять зачем, и вам кажется, что сейчас вас обманывают снова».

— Конечно, — сказал он, — у вас всегда было множество всяких вещей, в материальном плане. Понимаете... ну, в общем, вещей. Вы поймете, если хорошенько подумаете, что у вас никогда не было в них недостатка. Ваши родители...

— Чьи это родители? — гаркнул Бондо.

— У некоторых из вас есть и мать, и отец, у других — только мать...

— Которым мы и на фиг не нужны! — Это уже Рольф.

Он повысил голос:

— Неважно кто, но кто-то брал на себя заботу, и у вас были велосипеды, карманные деньги и все прочее. — Он таки не удержался и сказал. — Может, работники службы охраны детей или ваши опекуны обращались в бюро по оказанию социальной помощи, писали заявления, что вы нуждаетесь в том-то и том-то, и вам все это давали со словами: «Пожалуйста, вот то, что вы просили, только ведите себя как следует». А что делали вы?! Разобьете велосипед — получите новый, а потом и этот вдребезги. Потому что не велосипеды вам были нужны, не о них вы мечтали, а о чем-то совершенно ином, о чем-то... в общем, совершенно ином.

— Ну и гад! — выкрикнул Бондо.

Конечно, он не мог требовать, чтобы они поняли его до конца. Для этого им нужно было уяснить свое нынешнее положение, разобраться, чем именно их обделили, а предъявлять такие требования не только бессмысленно, но и жестоко. Но хоть что-то должны же они были понять.

— Ведь на самом деле вам нужны не вещи. В том числе и от нас. То, чего вы от нас хотите...

— Мы хотим всего лишь проигрыватель, — перебил Клэс.

— Нет, вы хотите уважения. Вы хотите, чтобы мы уважали вас и сами были достойны вашего уважения. Вот чего вы хотите.

— Вот тут-то ты как раз и ошибаешься. — Глаза Клэса холодно блеснули. — Нам нужен только проигрыватель, а больше ровным счетом ничего. Насколько мне известно, каждому интернату положено иметь проигрыватель.

— Он и был у нас. Только вы его разбили.

— Насколько мне известно, пришедший в негодность инвентарь заменяют.

Он закусил губу и едва сдержался.

— Я прекрасно понимаю, что вам очень хочется получить этот проигрыватель, — спокойно произнес он.

— Ни черта ты не понимаешь! Клэс, ну-ка, скажи ему!

Макс поднялся.

— Попридержи-ка язык, Бондо, или выходи слюда, если хочешь что-то сказать. У тебя все, Клэс?

— Но послушай, Макс. — Это уже Сусанна. — Мне кажется, Аннерс еще не закончил. Он имеет в виду...

— Аннерс, наверное, сам знает, что имеет в виду. Кто хочет выступить?

— Теперь моя очередь. — Клэс передвинул во рту жевательную резинку. — Ну и ерунду же ты нес. Вполне возможно, мы для тебя слишком глупы, но, что бы ты ни говорил, нам ясно одно: мы должны остаться без проигрывателя лишь потому, что тебе так хочется. Но мы не согласны с тем, что все зависит только от тебя, что из-за кого-то одного не принимается решение, за которое голосовали все остальные.

— У нас такой порядок, — сказал Макс.

— Значит, плохой порядок, и нужно его изменить, — заявил Клэс и неожиданно миролюбиво спросил у Макса: — Разве это невозможно?

— Так сразу я не могу тебе этого обещать.

— А почему нет? Наверняка можешь, стоит только захотеть.

— Изменить порядок? Сейчас об этом и речи быть не может. Мы должны обсудить это на педсовете.

— Но ведь ты же здесь главный.

Макс почесал в затылке.

— Так сразу не могу. Но обещаю поднять этот вопрос на следующем педсовете.

— Значит, у нас будет проигрыватель?

Макс, улыбнувшись, покачал головой.

— Слишком уж ты торопишься. Вполне возможно, мы и изменим порядок.

Глаза-черносливы сверкнули.

— Выходит, есть шанс?

— Послушай, приятель, кончай лизать ему задницу. Разве не видишь, они здесь все заодно.

— Бондо, последний раз предупреждаю: или ты замолчиить, или выйдешь отсюда.

— Что, Клэс, как скажещь, убраться мне?

Клэс перевел взгляд с Бондо на Макса, потом снова взглянул на Бондо и, подумав, тихо сказал:

— Можешь остаться. Ну и собраньице у нас сегодня, уж и слова сказать нельзя. Да, вы здесь точно все заодно.

Обстановка накалилась, еще немного — и вспыхнет, как бывало, жуткий скандал со всеми вытекающими последствиями: разбитыми окнами и подрывом авторитета. Насмарку пойдет работа нескольких месяцев.

Макс вышел вперед и встал рядом с Клэсом.

— Вот и хорошо, — спокойно сказал он. — Нет абсолютно никаких оснований обижаться на всех учителей подряд и срывать на них злость.

— Верно, уж если на ком и срывать злость, так только на мне, ошибки не будет. Теперь вы знаете, кто во всем виноват.

— Довольно об этом, Аннерс. — И обращаясь к Клэсу: — Еще раз повторяю, что попытаюсь изменить порядок. Засим считаю вопрос исчерпанным. Но я хочу сказать еще об одном, а вы на досуге все обдумайте. Как вам известно — то есть некоторым из вас, — у нас существует обычай: во время осенних каникул старшие ученики и с ними двое учителей совершают небольшое путешествие. В прошлом году мы были в Швеции, а в позапрошлом — на Борнхольме...